— А сам ты как, Чарли?
— Приучаюсь работать по-новому.
— Давно здесь сидишь?
— Два года.
— А кто хозяева издательства?
— Лучше не спрашивай.
— Хотя бы намекни.
— Лимузины. Ключевое слово — лимузины.
Билл нагнулся завязать шнурки.
— Ну хорошо. О чьих еще кончинах мне следовало бы узнать?
— Нам обязательно об этом говорить?
— Наверно, не обязательно.
— Мы — следующие, — сказал Чарли.
— Нет, сукин ты сын, это я следующий.
— Билл, мне нужна твоя новая книга.
— Я пока работаю.
— Даже если у тебя есть обязательства перед нашей бывшей пыльной прелестной прижимистой лавочкой…
— Конец дописываю.
— Даже если от руин давнишнего договора что-то уцелело, лазейки всегда найдутся.
— Довожу до ума — вот чем я сейчас занимаюсь.
— Мне нужна эта книга, сукин сын.
Они заерзали в креслах. Чарли, скривившись, согнул правую ногу в колене. Одновременно поднявшись, оба повели плечами, разминая мышцы. Билл глянул в восточное окно — небосвод точно фреска на производственную тему: арочные мосты, башенные краны, фабричный дым над Куинзом.
— Ты не отшельник, не лесник, пописывающий книжки, не чудак-самородок. Ты — загнанная дичь. Ты не пишешь политических памфлетов, не опираешься на реальные исторические события, но все равно слышишь у себя за спиной возмущенный рев. Вот в чем противоречие, Билл.
— Похоже, мне дрянные ботинки всучили.
— Насчет Лондона позвони мне сегодня вечером домой. Вот мой телефон. Или, самое позднее, завтра прямо сюда, по возможности до полудня. Самолет у меня ночью. По-моему, тебе необходимо это сделать. Помни. Хотя бы один писатель покинет застенки убийц.
Охранник ждал в приемной. Билл спросил у него, где мужской туалет. Охранник открыл дверь своим ключом, подождал у сушилки. Билл поискал по карманам баночку с лекарственным коктейлем, наконец нашел, вытащил заранее приготовленные дольки амфетаминовых таблеток трех разновидностей — голубые, розовые и белые. Положил их на язык, но, обнаружив, что вода из крана течет только пока отжимаешь пальцем клапан, выплюнул таблетки на ладонь, попросил охранника включить холодную воду. Охранник с готовностью помог. Билл опять положил таблетки на язык, подставил под кран сложенные чашечкой ладони, набрал в рот воды, проглотил, закинув голову. Охранник посмотрел на него, точно интересуясь, все ли прошло по плану. Билл кивнул. Они вышли, сели в лифт и вместе спустились в вестибюль.
Не дойдя до выхода, примерно в пятидесяти метрах от овальной стойки, прямо перед указателем, где перечислялись находящиеся в здании фирмы, Билл замешкался. Обнаружил, что за дверями ждет Скотт — вон он, у дальнего края витрины, выступающей на тротуар наподобие эркера, под углом к подъезду. Скотт стоял к витрине спиной, в руках у него был небольшой сверток — наверняка книги. Билл попятился от стеклянных дверей и закурил. Глубоко задумался, сложив руки на груди, слегка склонив голову к левому плечу.
Казалось, его взгляд сосредоточен на кончике сигареты, которую он неловко держит в правой руке. Когда он снова рискнул глянуть на улицу, Скотт переместился поближе к подъезду, но отвернулся к витрине. Билл пересек вестибюль, игнорируя вращающиеся стеклянные двери. Выскочил, на ходу сдирая с лацкана гостевой пропуск, в крайнюю, обычную дверь и смешался с плотной полуденной толпой служащих, вышедших перекусить.
Часть вторая
Приходя кормить пленника, мальчик снимал с его головы мешок. У самого мальчика на голове тоже был мешок — грубая холщовая маска с кривыми прорезями для глаз.
Время с некоторых пор течет странно, оно словно было здесь с самого начала и остается, даже когда уходит. Примешивается по капле к его бреду и лихорадке, к вопросу 'Кто я?'. Харкая кровью, он смотрел, как плевок сползает розовым слизняком в слив канализации — и в плевке тоже трепетало время.
Пленник очень нервничал оттого, что не мог догадаться: зачем мальчик скрывает от него свое лицо?
Сюда его привезли в автомобиле, у которого не хватало одной дверцы. Он видел голого по пояс старика, повисшего на колючей проволоке где-то на полях орошения.
Будь внимателен, примечай детали, старательно твердила кассета, звучащая в его голове, голос, нашептывающий: 'Ты хитрее, чем похитители'. Пленник почувствовал, как мальчик приближается, чтобы содрать мешок и засунуть ему в рот еду, заглянул в прорези мешка на голове мальчика.
Время пропитывает собой воздух и еду. Черный муравей, взбирающийся по ноге пленника, тащит на себе глыбу времени, в медлительности лапок — неспешность всеведущей древности.
Бедный старикан наверняка заблудился в темноте и налетел на проволоку: выживший из ума, голый по пояс, распятый, все еще живой.
Он ждал момента, когда сможет начать подсчитывать вспышки ракетных залпов. Слыша, как взлетают ракеты, он одновременно видел вспышки, хотя в его мешке не было прорезей для глаз.
Ремесло заложника было ему внове, и он очень хотел освоить его как надо. Пока жевал, все время вычислял, сколько метров от одной стены до другой. Измерь стены, потом каждый кирпич в стенах, потом слои известки между кирпичами, потом тонкие, как волос, трещины в известке. Считай все это экзаменом. Покажи им, как развит твой интеллект.
Выглядывая в прогал на месте дверцы, он видел бельевые веревки, протянутые сквозь пробоины в серых каменных стенах.
Мальчик содрал с него мешок и начал кормежку, всовывая пищу ему в рот, всегда слишком скоро, раньше, чем он успевал прожевать предыдущую порцию.
Он признал реальность своего заточения. Смирился с наличием провода, который соединял его запястье с водопроводной трубой. Признал реальность мешка. Своей головы под мешком.
Планов у пленника было предостаточно. Если у него будет время и учебные материалы, он выучит арабский и блеснет перед своими похитителями, станет здороваться с ними на их родном языке, вести беседы на несложные темы — только дайте ему нужные материалы.
Иногда мальчик издевался над ним. Валил на пол и приказывал встать. Валил на пол и приказывал встать. Пытался голыми руками вырвать ему зубы. После ухода мальчика боль не унималась еще долго- долго. Так уж устроено время — оно и боль стали неразделимы.
На военных тоже нужно произвести хорошее впечатление. После освобождения его отвезут в секретный штаб и будут чеканить вопросы тем же голосом, который он слышал на учебной кассете, и восхитятся его памятью на детали, его анализом всех аспектов и сторон, моментально установят местоположение здания и название группировки, которая его там удерживала.
По громыханию войны он догадался: наступил вечер. В первые недели громыхание начиналось с закатом. Сначала 'та-та-та' автоматов, потом верещание клаксонов. Забавно думать, что война вызывает пробки на шоссе. Как в нормальной жизни: то же возмущение, та же ругань.
Мальчик заставлял пленника лечь на спину с согнутыми в коленях ногами и бил его по пяткам монтировкой. Боль не давала ему спать, а потому время растягивалось и распухало, превращалось в эдакое
