– На станции их полно, – сказал он. – Но слишком близко, похоже, не подъезжают. Наверно, там ядовитое или взрывчатое вещество, а может, то и другое.
– До нас дым не доберется.
– Откуда ты знаешь?
– Не доберется, и все. А тебе вообще не следует стоять на скользких карнизах. Баб волнуется.
– По-твоему, если ты скажешь мне, что она волнуется, я почувствую себя виноватым и больше так не буду. А если скажешь, что волнуешься ты, буду так поступать постоянно.
– Закрой окно, – велел я ему.
Мы спустились на кухню. Стеффи рылась в яркой разноцветной корреспонденции – искала купоны на участие в лотереях и конкурсах. Последний день школьных каникул. До начала занятий на Холме оставалась неделя. Генриха я отправил во двор сгребать снег с дорожки. Я смотрел, как он стоит там не шевелясь, слегка повернув голову, всем видом своим выражая недовольство отсутствием информации. Лишь через некоторое время до меня дошло, что он вслушивается в вой сирен за рекой.
Час спустя он вернулся на чердак – на сей раз с приемником и картой дорог; Я поднялся по узкой лестнице, взял у него бинокль и взглянул еще раз. Масса дыма оставалась на месте, она слегка увеличилась, достигнув в общем-то угрожающих размеров, и, возможно, стала еще немного чернее.
– По радио это называют перистым облачком дыма, – сказал Генрих. – Но это никакое не облачко.
– Что же это?
– Нечто вроде растущей бесформенной массы. Страшное черное живое существо из дыма. Почему они называют это облачком?
– Эфирное время дорого стоит. Им некогда пускаться в пространные витиеватые описания. А они сказали, что за вещество?
– Называется «дериват ниодина» или ниодин «Д». О нем говорилось в фильме про токсичные отходы, который мы смотрели в школе. Там еще показывали снятых на видео крыс.
– Что он вызывает?
– В фильме толком не сказано, какой вред он причиняет людям. В основном показывали крыс, у которых быстро образовались опасные опухоли.
– Это было в фильме. А что говорят по радио?
– Сначала говорили о кожном раздражении и потных ладонях. А теперь говорят о тошноте, рвоте, одышке.
– Речь сейчас идет о том, что тошнит людей. Не крыс.
– Не крыс.
Я отдал ему бинокль.
– Ну, до нас-то дым не доберется.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю и все. Сегодня совершенно безветренная погода. А если в это время года и поднимается ветер, он дует в ту сторону, а не в эту.
– А если в эту подует?
– Не подует.
– Раз на раз не приходится.
– Да не будет этого. С какой стати?
Секунду помедлив, он ровно произнес:
– Только что частично перекрыли автотрассу между штатов.
– Все правильно – это, наверно, необходимо.
– Почему?
– Необходимо и все. Разумная мера предосторожности. Один из способов облегчить проезд служебных машин и прочего транспорта. Есть множество соображений, которые никак не связаны ни с ветром, ни с его направлением.
Над верхней ступенькой появилась голова Бабетты. Она сказала, что, по словам соседки, утечка составляет тридцать пять тысяч галлонов. Людей в тот район не пускают. Над местом аварии повисло перистое облачко дыма. Кромe того, она сказала, что девочки жалуются на потные ладони.
– Уже внесли поправку, – сообщил ей Генрих. – Скажи им, что их должно выворачивать наизнанку.
Над домом к месту катастрофы пролетел вертолет. Голос по радио произнес: «В течение крайне ограниченного времени прилагается бесплатный жесткий диск на один мегабайт».
Голова Бабетты скрылась из виду. Я посмотрел, как Генрих липкой лентой цепляет на два подкоса карту дорог. Потом спустился на кухню оплатить кое-какие счета, сознавая, что где-то справа и за спиной кружатся крошечные разноцветные пятнышки.
– Из чердачного окошка видно перистое облачко? – спросила Стеффи.
– Это не облачко.
– А нам придется покинуть дома?
– Конечно, нет.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю и все.
– Помнишь, мы не смогли пойти в школу?
– Тогда это произошло в помещении. А сейчас на улице.
Мы услышали, как взвыли полицейские сирены. Я посмотрел на Стеффи – она шевелила губами, неслышно подражая этому вою. Увидев, что я смотрю, она улыбнулась так рассеянно, словно ее мягко вывели из приятного забытья.
Вытирая руки о джинсы, вошла Дениза.
– Пролитое вещество засыпают чем-то из пневматических снегоочистителей, – сказала она.
– Чем именно?
– Не знаю, но после этого вещество должно стать безвредным, а вот что они делают с облачком, так и не ясно.
– Следят, чтобы оно не увеличивалось, – сказал я. – Когда мы будем есть?
– Я не уверена, но, по-моему, если облачко хоть немного увеличится, оно доберется досюда даже без ветра.
– Не доберется, – сказал я.
– Откуда ты знаешь?
– Не доберется и все.
Она посмотрела на свои ладони и пошла наверх. Зазвонил телефон. На кухню вошла Бабетта и взяла трубку. Слушая, она смотрела на меня. Я выписал два чека, время от времени поднимая голову и проверяя, не отвела ли она взгляд. Казалось, она изучает мое лицо в поисках скрытого смысла услышанных слов. Я поджал губы, зная, что такую гримасу она не любит.
– Это Стоверы, – сказала она, повесив трубку. – Они обратились прямо в метеоцентр под Глассборо. Там больше не называют это перистым облачком.
– Как же там это называют?
– Вздымающимся черным облаком.
– Определение более точное, а значит, там вплотную занялись этой проблемой. Отлично.
– Это еще не все, – сказала она. – Предполагается, что из Канады сюда движутся какие-то воздушные массы.
– Сюда из Канады постоянно движутся воздушные массы.
– Это верно, – сказала она. – Ничего нового в этом, конечно, нет. А поскольку Канада на севере, то вздымающееся облако унесет прямо на юг, и оно пройдет мимо на безопасном от нас расстоянии.
– Когда мы будем есть? – спросил я.
Мы вновь услыхали сирены – на сей раз более продолжительные, не имеющие отношения ни к полиции, ни к пожарным, ни к «скорой помощи». Насколько я понял, то был сигнал воздушной тревоги, и звучал он, по-видимому, в Сойерзвилле, небольшом поселке к северо-востоку от города.
