– Папа любит свою жену и дочку.
– Он считает, что я связываю его, будто веревка или цепь. Это видно по нему. Он живет в высоком мире своих идей. Если бы не жена на шее, мир был бы совершенен.
– Здесь мы начнем все сначала, – ответил Ли.
– Все думаю – он хочет, чтоб я вернулась в Россию. Вот что для него значит «начать сначала».
– Есть такая мысль насчет России. Я еще обдумываю другую – угнать самолет, улететь на Кубу, а потом приедете вы с Джун.
– И ты застрелил человека.
– Возможно, мы с ним еще не покончили.
– Он для меня умер.
– На Кубу запрещено ездить.
– И для тебя умер. Ты оставил мне записку.
– Маленькой Кубе нужны обученные солдаты и советники.
– Напугал меня до смерти. А теперь хочешь угнать самолет. И кто поведет его?
– Дура. Летчик. Я угоню самолет. Это будет рейс в Майами, я возьму револьвер и войду в пилотскую кабину. Она так называется – пилотская кабина.
– Ну и кто из нас дурак?
– Возьму мой тупоносый револьвер. Мой двухдюймовый «коммандо».
Марина невольно рассмеялась.
– Я захвачу самолет и прикажу доставить меня в Гавану.
Теперь засмеялись оба. Они по очереди пили теплую газировку. Затем он прошелся по дому с аэрозольным баллончиком, опрыскивая тараканов. Марина наблюдала за ним из дверей. Тараканов у них было очень много, чрезвычайно много. Она сказала, что дешевым аэрозолем тараканов ни за что не вывести. Прошла за ним в кухню, говоря, что тараканы пьют эти дешевые морилки и плодятся. Он опрыскал плинтусы, тщательно, с точностью, чтобы не пролить ни капли.
Следующим вечером он повел ее во Французский квартал, и домой они ехали на трамвае. Туристы поглядывали на русскоговорящую пару. Новоорлеанская экзотика.
Они занимались любовью на узкой кровати, закрывшись в комнате. Он чувствовал, что ей хочется еще, еще чего-то – еще тела, денег, вещей, развлечений, и он таинственным образом понимал это по ее движениям, в эти живые мгновения.
Ему платили полтора доллара в час за смазку кофейных автоматов. Ремонтник жаловался, что не может прочесть записей Ли в смазочном журнале. Жаловался, что не может найти Ли, что за ним приходится бегать по всему зданию. А Ли выставлял вперед указательный палец, поднимал большой и стоял так мгновение. Затем опускал большой палец и говорил: «Бах!»
Главного здания библиотеки на Ли-Сёркл больше не было. Пришлось спрашивать, где теперь новое. Он пошел на север, затем на восток и, отыскав здание, вынул из конверта плакат и развернул его. По углам листа проделаны дырки, в них вдета бечевка. Он повесил плакат на шею, остановился у входа и принялся раздавать памфлеты, которые получил по почте от комитета «Справедливость для Кубы».
Ли надел белую рубашку с коротким рукавом и черный галстук. На плакате он написал карандашом: «Viva Fidel».
Где-то через полторы минуты примчались федералы. К нему неторопливо подошел человек, улыбаясь так, будто встретил друга после долгой разлуки. Его звали агент Бейтман.
– Честное слово. Я не собираюсь вас беспокоить или арестовывать. Давайте где-нибудь сядем и поговорим.
Они направились в жалкого вида забегаловку у автовокзала «Трейлуэйз». Стоял ранний субботний вечер, внутри никого не было. Они сели у стойки, и какое-то время изучали меню на стене. Агент Бейтман, наверное, был моложе, чем показался с первого взгляда, – со своей удлиненной головой и намечающейся лысиной он походил на школьного учителя или преподавателя естественных наук из телесериалов.
Одно у него было хорошо – ботинки, которые сияли на все четыре измерения.
– У нас в местном отделении есть на вас досье. А я – тот, кто им занимается.
– Вы ведете на меня досье?
– Со времен вашего дезертирства. Нам присылают запросы, поскольку вы здесь родились.
– Я люблю высокие потолки в старых домах и виргинские дубы.
– Потому вы и вернулись сюда?
– Со мной уже беседовал агент Фрейтаг.
– То было в Форт-Уорте. А я в Новом Орлеане.
– Россия для меня закончилась. Это было давно. Почему я не могу спокойно жить, чтоб никто ко мне постоянно не лез?
– У меня есть одна теория. Знаете, в этом мире нет ничего сложнее, чем жить обычной жизнью. Это самое трудное, осмелюсь сказать.
– Что вы хотите? – спросил Ли.
– В данный момент? Сэндвич с поджаренным сыром и хрустящим беконом, что невозможно, поскольку они поджаривают все вместе, и сыр готов раньше, чем бекон. Закон физики. И получается бледный дырчатый бекон. Я знаю о вашей переписке с комитетом «Справедливость для Кубы» в Нью-Йорке и Социалистической рабочей партией, и так далее. Обычный перехват писем. Я могу потратить часа четыре в день, чтобы испортить вам жизнь. Буду ходить к вам на работу. Буду выписывать повестки, чтобы вас, вашу жену и родственников допрашивали и еще раз допрашивали до скончания века.
Плакат по-прежнему висел на шее Ли.
– Или же посидим и поговорим о наших общих интересах. Например, вам же хочется продолжать политическую деятельность, и чтобы никто не докучал каждый божий день.
– А вам чего хочется?
– Сейчас принимаются жесткие меры. Эти антикастровцы отбились от рук. Есть группа под названием «Альфа-66», которая совершает молниеносные налеты на советские суда в кубинских портах. В Вашингтоне очень недовольны. Это создает неудобства для правительства, и там намерены остановить их. В Бюро поступил приказ собрать сведения против группировок, которые переправляют оружие и совершают набеги.
Ли пришло в голову, что этот человек считает, будто он выполнял какую-то работу для агента Фрейтага в Форт-Уорте. Должно быть, в досье указано, что он марксист, готовый сотрудничать, ха-ха, или же политический информатор по совместительству.
– У нас в городе есть детективное агентство, – продолжил Бейтман. – Оно является нервным центром антикастровского движения этого района. Во главе офиса человек по имени Гай Банистер. Бывший фэбээровец. В общем-то, мы с ним по одну сторону. Постоянно обмениваемся информацией. Но иногда есть необходимость что-то поменять тут или там. Я хочу проникнуть в организацию Гая Банистера. Мне нужна щелка, трещина в стене. Кстати, хочу спросить. Вы поехали в Россию от морской разведки? Я знаю, что с пульта в Форт-Уорте туда ушло сообщение.
– У них была программа засылки ложных дезертиров.
– Вписывают людей. Об этом я знаю.
– В морской разведке есть «серые зоны». Я как раз из такой.
Видимо, Бейтман оценил его замечание.
– Так и надо, – сказал он, – потому что в нашем городе настали времена, когда белое – это черное, и наоборот. Другими словами, люди переворачивают все понятия с ног на голову. – В голосе его послышалось воодушевление. – Банистер вербует студентов. Его студенты пробираются в лагеря и наблюдают за действиями левых. Вы в студенческом возрасте. Вам знаком язык правых и левых. Вы знаете, что такое Куба.
– То есть я прихожу к Банистеру и прошу дать мне задание, а на самом деле я доносчик Бюро?
– Мы употребляем слово «информатор». Не нужно этих мерзких неприглядных терминов. Как вы смотрите на то, чтобы вас продвинули в этом направлении? Вы удивитесь, насколько высок статус некоторых наших информаторов. Даже не особо задумываясь, могу сказать: мы могли бы содержать ассоциацию выпускников немаленького колледжа.
