обвинения, шовинистические фантазии – ничего примечательного даже для крупной газеты, кроме того, что текст помещен в черную рамку. Довольно-таки зловеще. Джек Кеннеди уже видел это объявление, и сейчас, глядя на центр Далласа, возвышающийся вдали, повернулся и тихо сказал жене: «Мы едем в страну чокнутых».
Все же было важно, чтобы тебя видели в открытой машине без прозрачного верха, без агентов, свисающих с подножек. Вот он среди людей во времена глубокого раскола. Страну тащат в две стороны, оба лагеря неистовствуют, и Джек имеет власть над тем и над другим. Были ли дурные предзнаменования? Несколько недель он носил с собой бумажку с нацарапанными строчками какой-то шекспировской древности: «Я схвачена, меня на части рвут».[24] И все же важно было, чтобы машина ехала медленно, и люди могли его рассмотреть. Как говорят рекламщики, максимальная открытость. Кому нужен трусливый президент?
Впереди ждали толпы доброжелательных людей. Случайные личности на окраине и одинокие фигуры сменялись группами и скоплениями народа. Они появлялись на перекрестках. Забирались на бамперы посреди застывшего потока машин и кричали: «Джеки-и-и!» Эмблемы, флаги, волнующиеся толпы глубиной в пятнадцать рядов переваливают через тротуар, люди тянутся получше рассмотреть сверкающий лимузин. Копы на своих «харлеях» подрезают неровные края. Некоторые люди оказались прижаты к стенам зданий, им не видно лимузин, только скользящие мимо силуэты, духи прозрачного воздуха, сказочные и безмятежные. Большая давка случилась у Харвуда. Там собралась огромная толпа, неистовая сила. Не умолкая, восторженно и мощно ревели мотоциклы, а президент махал рукой, улыбался и шептал: «Спасибо».
От улицы к улице толпа все лучше понимала, зачем она здесь. Эта информация перескакивала через пустое пространство от одной кучи народа к другой. Сюда их привела инфекция, таинственный общий порыв. Пришли сотни тысяч человек с разными судьбами и образом жизни, пришли из-за того, что ночью всем приснились похожие сны, пришли вместе приветствовать криками проезжающий мимо «линкольн». Они здесь, чтобы стать событием, сознанием, потрясти застарелые суеверные страхи, бесплодную настороженную веру города с девизом «богатей поскорее». Большой «Д» поднялся над осторожностью и подозрительностью, и теперь издает рев торнадо. Они пришли окружить уязвимое тело одного человека и добиваться его улыбки, получить какой-нибудь дар щедрости его души.
В царство полуденных огней. Двенадцать кварталов по Мэйн-стрит, догорающие угольки мелодрамы небольших городов, «Холлмарка», «Уолгрина» и «Тома Макан», разбросанные среди банковских небоскребов. Едут мотоциклы, непрестанный давящий рокот, напряжение, что вгрызалось в края любого осознания. Появление «линкольна» вызывает волну трепета вдоль дороги. Один вопль перекрывает другой. Из окон высовываются люди, отчаянные мальчишки выскакивают на свободное пространство. «Вон они! Настоящие!» Не только Джек и Джеки ехали в огне воодушевления. Сама толпа погрузилась в жар и свет. Знание, осознание себя раскаляли воздух. Это был новый город – мысль неслась со скоростью звука, билась в старом умолкшем сердце. Город ревущих голосов. Громких, горячих, пульсирующих. Толпа все рвалась через веревки и ограждения. Мотоциклы выстроились клином, агенты спрыгнули с подножек сопровождающей машины и медленно шли рядом с «линкольном». Страшно ли было находиться в центре всего этого? Не подумал ли Джек, что это рвение близко к жестокости? Толпа была совсем рядом, почти нависала над ним. Он смотрел на них и шептал: «Спасибо».
Люди в темных очках вернулись на свои подножки, и кортеж начал поворот на Хьюстон-стрит и последний маленький отрезок пути перед автострадой.
Они помчались к лифтам. Четверо молодых людей начали свою обеденную гонку – громкий хохот, толкотня у дверей. Ли слышал, как всю дорогу вниз они перекликались. Пыль. Выцветшая белая краска на старых кирпичных стенах. Повсюду штабеля коробок. Старые огнетушители и поцарапанные колонны. Пыль зависала в трех футах над полом. Валялись отдельные книги. Он уже спрятал планшет, втиснул между коробками у западной стены. На шестом этаже тишина.
Он стоял у юго-восточного окна внутри крепости из коробок. Самые большие образовывали стену примерно пяти футов высотой, которая вызывала в памяти ощущение детского укромного местечка, и он чувствовал себя в уединении и безопасности. Внутри стены стояло еще четыре коробки – одна боком на полу, на ней друг за другом две, и одна маленькая лежит на кирпичном подоконнике. Уступ, подставка для оружия. Оберточная бумага, в которой он пронес винтовку, лежала у ног. Пыль. С потолка свисают полотнища рваной паутины. На полу он увидел монетку в десять центов. Подобрал и сунул в карман.
Ли посмотрел на Хьюстон-стрит, когда кортеж начал сближаться. На газонах Дили-плазы около полутора сотен человек, многие с фотоаппаратами. Он взял винтовку и худо-бедно принял боевую позу, стоя на полном обозрении в высоком окне. Все выглядело так невыносимо четко.
У президента были каштановые волосы, Первая Леди блистала в розовом костюме и круглой шляпке. Ли порадовался, что она так хорошо выглядит. Для ее же блага. Для кинокамер. Для снимков, которые войдут в историю.
Он заметил губернатора Джона Конналли на откидном сиденье, со «стетсоном» на коленях. Ему понравилось лицо Конналли, сильное техасское лицо. Такой человек ощутил бы симпатию к Ли, если бы познакомился с ним когда-нибудь. Коробки со штампами «Книги». «Десять 'Самостоятельных Читателей'». Все радовались хорошей погоде.
Белая машина во главе колонны повернула, повернули и мотоциклы. «Линкольн» проследовал за ними, сдвигаясь влево, круто поворачивая, будто вращался вокруг своей оси. Все происходило медленно и четко. Ли опустился на одно колено, положил локоть на стопку коробок и примостил ствол на краю коробки на подоконнике. Прицелился президенту в затылок. «Линкольн» въехал под укрытие дуба со скоростью около десяти миль в час. Посмотреть налево, посмотреть направо. Через прицел он видел металлический блеск автомобиля.
Он выстрелил сквозь просвет в кроне.
Когда машина снова выехала на открытое пространство, президент зашевелился.
Ли повернул рукоятку, сдвинул затвор назад.
Президент отреагировал – поднял руки, растопырив локти.
Вдруг все вокруг заполнили голуби – сорвались с крыш и полетели на запад.
Выстрел прозвучал по всей площади, глухо и отчетливо.
Кулаки президента сжались у горла, руки опустились.
Ли сдвинул затвор вперед, дернул рукоятку вниз.
Теперь «линкольн» ехал еще медленнее. Почти застыл на месте. Незащищенный, он находился в восьмидесяти ярдах от подземного переезда.
На линии огня.
Раймо выбрался из пришпоренного «мерса» на парковку, расположенную над заросшей травой насыпью, чуть дальше, чем на середине Элм-стрит. Стоянку огораживал деревянный частокол, вдоль которого росли деревья и кусты. Задний бампер машины упирался в забор. Рядом стояло десять-двенадцать автомобилей, гораздо больше – к северу и западу.
Раймо постоял мгновение, разминая плечи. Покрепче взялся за яйца, три быстрых толчка левой рукой. Высота забора около пяти футов, слишком высоко, левую руку удобно не пристроить. Он подошел к машине сзади и шагнул на бампер. Посмотрел за частокол и через газон. Головной автомобиль приближался к повороту на Элм-стрит.
Фрэнк Васкес вылез из машины с водительской стороны. С собой у него был «уэзерби» марки V с оптическим прицелом, заряженный пулями с мягкой оболочкой, которые взрываются при попадании. Он стоял у заднего бампера, пока Раймо не протянул руку. Фрэнк отдал ему оружие.
Он вернулся на место водителя. Машина качнулась, когда он садился, и Раймо сердито оглянулся.
С Мэйн-стрит доносился слабый шум толпы, будто шорох где-то над головой, и Фрэнк, сидя за рулем спиной к происходящему, прислушивался. Смотрел он на северо-запад мимо рельсов. Белые водонапорные башни. Электрические столбы уходят вдаль по мрачной равнине. Солнечный свет и небо. Казалось, будто он видит весь Техас насквозь.
