людям, просто ради забавы. Обычно всем нравилось, как Джек крутит румбу, рекламируя свою доску.
Ужас сегодняшнего происшествия захлестнул его. Он начал всхлипывать, беседуя с репортером у дальней стены.
Спросите у хорька, ребята, зачем он это сделал.
Репортеры кричали, не переставая. Заключенный пытался отвечать на вопросы и делать заявления, но никто его не слушал. То был мятеж в полицейском участке. Слишком много народу, это опасно, и детективы решили прекратить пресс-конференцию, которая так и не началась.
Его отвели обратно в камеру. Он разделся до трусов и сел на койку, размышляя, шум зала все еще отдавался в его теле. Камера – основное состояние бытия, жестокая правда мира.
Можно обыграть по-разному, все зависит от того, что они смогут или не смогут доказать. Он вообще не поднимался на шестой этаж. Обедал в столовой. Жертва всеобщего заговора. Они готовились годами, наблюдали за ним, использовали его, создали цепочку доказательств из невинных фактов его жизни. Или можно сказать, что он лишь отчасти виновен, его подставили, чтобы снять подозрение с истинных заговорщиков. Нуда, он несколько раз выстрелил из окна. Но никого не убил. Даже не собирался производить смертельный выстрел. Никогда не хотел убивать на самом деле. Он лишь пытался подчеркнуть политический смысл. А убийство совершили другие. Устроили так, чтобы он казался единственным, кто стрелял. Приставили его голову к чужому телу. Придумали имя на документах. Сделали из него жертву исторического мошенничества.
Он назовет все имена, если потребуется.
В Далласе
Дили-плаза состоит из симметричных половин. Две одинаковые колоннады, два частокола, треугольные газоны и зеркально расположенные пруды. Посредине проходит Мэйн-стрит, которая ведет из тройного тоннеля к центру Далласа. С одной стороны от Мэйн-стрит выходит из тоннеля и плавно сворачивает Элм-стрит, затем постепенно идет вверх мимо Техасского склада школьных учебников, где на шестом этаже стоял Освальд с винтовкой в руках. С другой стороны Мэйн-стрит, в обратном направлении, на восток, движется поток машин по Коммерс-стрит, мимо клуба «Карусель», который стоит в шести кварталах к центру. Там в четыре часа утра у себя в кабинете сидел Джек Руби и проклинал самодовольного ублюдка, который убил нашего президента.
Он сидел в одиночестве и блевал. Блевал тем, что съел за последние три недели. Пять минут плакал, пять минут блевал. Он больше не мог слышать имя Освальда. Даже в глубине мозга это имя поджидало на конце каждой усохшей мысли.
В пятницу вечером некоторые клубы оставались открытыми. Джек закрыл и «Карусель», и «Вегас». Он счел своим долгом закрыться на выходные по случаю убийства президента.
Он блевал в полиэтиленовый пакет, который заказывал кому-то для доски-вертелки. Затем взял телефон и позвонил своему квартиранту Джорджу Сенатору.
– Чем занимаешься? – спросил он.
– Чем занимаюсь? Сплю.
– Тупица. Убили нашего президента.
– Джек, это было вчера.
– Мы идем фотографировать. Где «Поляроид»?
– В клубе.
– Знаешь такие таблички – «Импичмент»? Здесь где-то есть одна. Я заеду за тобой.
– Ктвоему сведению, время, когда я просыпаюсь, и время, когда ты ложишься, постоянно противоречат друг другу. То есть не совпадают.
– Быстро одевайся, – ответил Джек.
Он отыскал фотоаппарат и поехал к дому. Тот стоял по другую сторону автострады и выглядел как мотель, который раздумал быть мотелем. Все вокруг выглядело съемным. Джордж в мешковатой одежде и тапочках сидел на железной лестнице. Они снова поехали в центр.
Джек объяснил, в чем суть задания.
Вначале было объявление в «Утренних новостях». «Добро пожаловать в Даллас, мистер Кеннеди». Подборка лжи и клеветы. Не то чтобы Джек до конца уловил смысл объявления. Он обратил внимание главным образом на язвительный тон. И конечно же, эта черная рамка. И конечно же, то, что внизу стояла подпись некоего Бернарда Вайссмана. Еврей, или человек, выдающий себя за еврея, чтобы очернить еврейскую нацию. Потом случилось так, что он проехал мимо рекламного щита с тремя огромными словами: «Импичмент Эрлу Уоррену». В объявлении указывался номер почтового ящика. На щите тоже. Джек поразмыслил над увиденным и решил, что номер один и тот же.
– Так что я пытаюсь установить связь.
– Думаешь, это один и тот же человек?
– За этим стоит один человек или группа людей. И поскольку они противники президента, я пытаюсь мыслить как репортер криминальной хроники.
Они объехали центр в поисках щита «Эрл Уоррен», чтобы проверить номер ящика. Джек был уверен – за этим кроется заговор. Главные подозреваемые – Общество Джона Бёрча и Коммунистическая партия. Он захватил блокнот и карандаш, записывать подробности.
Это чистое, но печальное ощущение, когда на дороге нет других машин. Огни светофоров переключаются только ради тебя.
На Центральной скоростной трассе его снова стошнило. Он открыл дверь и, уцепившись правой рукой за руль, опустил голову, чтобы его вырвало на дорогу. Куда ехать, он определял по белой линии в нескольких дюймах. Джордж вопил, чтобы он остановил машину или отдал ему руль. Джек выпрямился. Не надо переживать, он проделывал это еще мальчишкой на самых опасных улицах Чикаго. Один из уроков выживания. Затем нагнулся снова и еще раз проблевался. Полжизни он блевал через дверь машины из-за этих эмоциональных всплесков.
Щит обнаружился на Холл-стрит. Джордж вылез из машины и сделал три снимка со вспышкой. Для Джека Руби это означало добычу главной улики, вещественного доказательства. Осталось найти газету с объявлением и сравнить номера. Джек не помнил, где оставил газету. Они поехали в кафе у отеля «Саутленд», чтобы отдохнуть от этих треволнений. Кафе либо только открывалось, либо только закрывалось. Старый сутулый негр орудовал шваброй. Они сели у стойки, а там их как раз поджидала газета «Утренние новости». Они переглянулись. Джек пролистал страницы и нашел объявление. Джордж вынул снимки.
Номера не совпадали.
Джек огляделся в поисках кого-нибудь, чтобы заказать кофе. Он ничего не сказал насчет цифр. Смотрел на двадцать дюймов перед собой, взгляд тусклый, плоский. Как это полнейшее ничтожество, этот нуль в футболке мог вдруг решить выстрелить в нашего президента?
Они проехали мимо «Карусели» – взглянуть на табличку, которую повесил Джек, лишь одно слово: «Закрыто».
Затем отправились домой. Джек поспал несколько часов, проснулся, запил «Прелюдии» грейпфрутовым соком и стал смотреть по телевизору знаменитого нью-йоркского раввина.
Этот человек говорил великолепным баритоном. Он превозносил президента, вещая, что этот американец участвовал во всех войнах, побывал во всех странах, вернулся в Штаты, и тут ему выстрелили в спину.
Эта мысль, красиво сформулированная раввином, вызвала вопль скорби в голове у Джека. Он выключил телевизор и взял трубку.
Он позвонил четверым и сообщил, что закрывает клубы на выходные.
Позвонил сестре Эйлин в Чикаго и, рыдая, пообщался с ней.
Позвонил в «КЛИФ» и попросил к телефону Скирду-Бороду.
– Честно говоря, – начал он, – никогда не понимал, о чем ты говоришь в эфире, но все равно слушал. У тебя голос такой немного успокаивающий.
– Личностное радио. Дело будущего, Джек.
– К тому же у кого еще в Далласе есть такая борода?
– Я один такой.
