движение падающего тела.
По предварительному заключению, смерть наступила от естественных причин, окончательные выводы будут сделаны по материалам вскрытия и результатам химико-токсикологических анализов. Страдал хронической депрессией на почве заболевания позвоночника.
Если эта фотография и имела отношение к его перформансам, он ничего о ней не говорил, когда после очередного ареста его обступили журналисты. Он промолчал, когда его спросили, потерял ли он при терактах кого-то из близких. Не имел ничего сказать прессе на какую бы то ни было тему.
Свисает с ограды сада, разбитого на крыше в районе Трайбека.
Качается под пешеходным мостом над Франклин-Делано- Рузвельт-драйв.
МЭР НАЗВАЛ ПАДАЮЩЕГО ИДИОТОМ.
Не согласился падать с верхних ярусов музея Гуггенхайма по заранее оговоренному графику на протяжении трех недель. Не согласился читать лекции в Обществе японской культуры, Нью-Йоркской публичной библиотеке и европейских общественно-культурных организациях.
По некоторым сведениям, его падения были весьма небезопасны и причиняли физическую боль, поскольку он пользовался крайне примитивными приспособлениями.
Его нашел мертвым брат, Роман Джениэк, программист. По предварительному заключению медсудэксперта графства Сагино, смерть наступила от острой коронарной недостаточности; результаты анализов вскоре ожидаются.
И в Кембридже, и в Москве он учился очно, шесть дней в неделю посещал занятия. На выпускном курсе студенты проводили открытый показ в Нью-Йорке, демонстрируя свое мастерство перед режиссерами, директорами по кастингу, импресарио ит. п. Дэвид Джениэк в образе брехтовского карлика напал на другого актера — казалось, пытался вырвать тому язык во время импровизационного этюда на заданную тему.
Она перешла на следующую страницу. Все, что она читала об этом человеке, никак не вязалось в ее сознании с теми минутами у линии надземки, почти три года назад, когда она наблюдала, как кто-то собирается спрыгнуть с перил, едва появится поезд. Фотографий этого падения не было. Она сама — фотография, вся — сплошная светочувствительная поверхность. Безымянное тело, летящее вниз, — только она его заметила, запечатлела в своей памяти.
С начала 2003 года он стал устраивать перформансы реже и, как правило, на окраинах города. Затем перформансы прекратились.
При одном из падений он сильно повредил спину: потребовалась госпитализация. В больнице его взяла под стражу полиция: он обвинялся в причинении помех дорожному движению и создании опасной или наносящей физический вред ситуации.
Планы финального падения, с точной датой которого он не определился, не предполагали использования альпинистского пояса. Так утверждал его брат, Роман Джениэк, 44 года, в интервью вскоре после опознания тела.
Студенты Высшей театральной школы разрабатывают свой личный арсенал движений и составляют программу работы с телом, которая должна служить им на всем протяжении актерской карьеры. В учебную программу включены психофизические упражнения, биомеханика Мейерхольда, методика Гротовского, занятия пластикой по Вахтангову, акробатика сольная и групповая, классический и исторический танец, широкая палитра стилей и жанров, эвритмия по Далькрозу, импульсивная методика Линди Дэвис, движение в замедленном темпе, фехтование, сценические бои с оружием и без оружия.
Пока неизвестно, что привело Дэвида Джениэка в мотель близ маленького городка более чем в пятистах милях от места, где раньше стоял Всемирный торговый центр.
Она смотрела на клавиатуру. Этот человек от нее ускользал. Ей было понятно лишь то, что она видела и пережила в тот день около школьного забора, где мальчик вел по асфальту баскетбольный мяч и прохаживался учитель со свистком на ремешке. Она чувствовала, что хорошо знает и школьника с мячом, и учителя, и всех остальных, которых видела и слышала в тот день, — всех, кроме того, кто стоял прямо у нее над головой, того, кого она рассмотрела подробно.
Наконец она заснула на той стороне постели, где обычно спал муж.
Когда в игре возникала пауза, он иногда, изредка, вслушивался в звуки окружающего мира. И каждый раз изумлялся: как сильно приходится напрягаться, чтобы расслышать то, что всегда рядом. А это фишки. За звуками и отголосками на периферии зала прячется шум швыряемых фишек, сгребаемых граблями фишек на сорока или пятидесяти столах, где люди укладывают фишки столбиками, на ощупь распознают и отсчитывают фишки, выравнивают столбики, керамические фишки с гладкими краями трутся одна об другую, скользят, звенят, и под смутный шелест, этакую перекличку насекомых проходят дни и ночи.
Этот мир был ему впору. Он никогда еще не чувствовал себя естественнее, чем в этих залах, когда крупье объявляет: одно свободное место, стол номер семнадцать. Разглядывал свои карты, дожидаясь терна [28]. В такие моменты для него ничего не оставалось вовне — никаких обрывков истории или памяти, которые он мог бы невольно приплести к рутинному движению карт.
Он шел по широкому проходу, слыша шепот стикменов [29] за столами для игры в кости, а иногда — рев из букмекерской. Порой попадался какой-нибудь постоялец отеля с чемоданом на колесиках, озиравшийся, точно заплутал в Свазиленде. В свободные часы он разговаривал с крупье за пустующими столами для блек-джека — с женщинами, у которых словно отключены все чувства. Иногда играл — присаживался, что-то говорил, демонстративно не интересуясь самой женщиной- крупье — только ее рассказами, фрагментами жизни снаружи: у этой барахлит машина, у той дочь Надя учится верховой езде. В чем-то он был им под стать: практически штатный служащий казино, до начала смены коротающий время за болтовней, которая не подлежит запоминанию.
Под утро все в нем притуплялось — неважно, выигрываешь или проигрываешь; что ж, таковы закономерности, терн, ривер [30], женщина-моргунья. Дни выцветают, ночи тянутся, чекуй [31] и повышай ставку, проснись и усни. Однажды моргунья не пришла, и всё, больше ее не видели. Превратилась в затхлый воздух. Он не мог вообразить ее нигде, кроме казино — ни на автобусной остановке, ни в торговом центре, — да и зачем пытаться?
Он спрашивал себя, уж не превращается ли в механизм с автопилотом, в антропоморфного робота, который понимает двести голосовых команд, видит далеко, чувствует прикосновения, но жестко, всецело контролируется извне.
Он оценивает своего визави — аса средней руки, мужчину в зеркальных очках.
Или нет, он превращается в робота-собаку: инфракрасные датчики, кнопка «замри», выполняет семьдесят пять голосовых команд.
Повышай ставку перед флопом [32]. Атакуй без заминки и без пощады.
В его отеле не было фитнес-центра. Он нашел спортзал неподалеку и занимался там, когда выкраивал время. Гребной тренажер всегда был свободен. Он почти ненавидел эту штуку, она его бесила, но чувствовал, как интенсивно идет тренировка: поневоле тянешь псевдовесла, поднатуживаешься, меряешься силой с обтекаемым, бездушным, неумолимым куском стали с тросами.
Взял напрокат машину, покатался по пустыне, повернул назад уже в сумерках, поднялся в гору, выехал на ровное место. Не сразу понял, что это там, за много миль: город, парящий над ночью, лихорадочная россыпь огней. Россыпь возникла внезапно и необъяснимо, показалась галлюцинацией. Он спросил себя, отчего даже не подозревал, что его окружает эта россыпь — что он, собственно, в ней живет. Потому что живет в помещениях, вот почему. Живет и работает — то в одном, то в другом. Передвижения сведены к минимуму — от двери до двери. В свой отель в центре, в отель, где полы без мозаики, а вешалки для полотенец — без подогрева, он приезжает на такси и так же уезжает; пока не глянул на широченную полосу неона, пульсирующего посреди пустыни, он и не догадывался, какой странной жизнью живет. Только теперь осознал, взглянув отсюда, со стороны. Внутри, вблизи, когда вокруг, за столом, непроницаемые взгляды — все абсолютно нормально.
Он избегал Терри Чена. Не хотелось с ним разговаривать, слушать его речи, смотреть, как догорает
