чем Конни Ангер в дверях своего за пять лет.
– Поэтому мы с Конни были замечательной парочкой, – продолжал он. – Нам не приходилось, как говорится, спихивать друг друга с трибуны. Он никогда не спорил, никогда не угрожал, никогда ничего не требовал. Он с самого начала дал понять, что предпочитает не говорить о себе, и наша дружба строилась на этом условии. Да, он был робок. Но была ли это врожденная или приобретенная черта? Я не знаю. – Он невесело улыбнулся ей. – Может, это и характеризует меня как специалиста не с лучшей стороны, но иногда приходится делать подобные признания. Конни был таким, каким был, а почему он таким был, было похоронено так глубоко в его душе, что ни разу не выплыло на поверхность, даже случайно. Я не считал, что это мое дело – ставить ему диагноз, поэтому никогда не задавал ему ненужных вопросов, а потом он стал знаменит и вознесен на пьедестал, и необходимость анализировать его поступки стала еще более спорной. Но должен сказать тебе кое-что: он ценил наши отношения. Все эти годы, когда он уже был светилом, если у меня был вопрос и я оставлял ему сообщение, он перезванивал мне не позднее чем через пару часов. Играли ли мы вместе в гольф? Нет. Он не играл в гольф. Пару раз, когда у меня были билеты, я звал его в театр, но, похоже, он не слишком любил туда ходить. И в кино тоже.
Однако он любил его смотреть. Кэйси видела его коллекцию.
– У него была агорафобия?[4]
– Нет, что ты! Он же все время был на публике.
– В рабочее время. Он мог быть нормален на работе и ненормален дома – разные душевные состояния в разных сферах жизни.
Эммет улыбнулся. Склонив голову, он негромко проговорил:
– Очень хорошо.
Кэйси не напрашивалась на комплимент, но была польщена.
– Вам известно, что я – психотерапевт?
– Да. Уинниг мне сказал. Ты занялась этим из-за него?
– Конечно, – не стала скрывать она. – Но я люблю людей. Мне всегда удавалось с ними ладить. Мне ужасно интересно, что происходит у них в головах.
– Однако по отношению к Конни это не простое любопытство? – высказал догадку Эммет.
– Конечно, нет. Он мой отец. И я пока не могу понять, почему он не желал меня признавать. Мне очень хочется в этом разобраться.
– Боюсь, что здесь я тебе не лучший помощник.
– Вы знаете, где он вырос?
Эммет кивнул.
– Крохотный городишко в Мэне.
– А название?
Эммет криво улыбнулся.
– Ты наверняка такого не знаешь.
Кэйси улыбнулась в ответ.
– А если? Эммет хихикнул.
– Это все, что я знаю. Я спрашивал Конни. «Крохотный городишко в Мэне. Ты наверняка такого не знаешь», – был его ответ.
– И вы не настаивали?
– Нет, – без тени раскаяния ответил Эммет. – Было понятно, что он не хочет говорить, а у нас не было причин допрашивать его.
Кэйси попыталась зайти с другой стороны.
– Он ничего не говорил о братьях или сестрах?
– Нет. Ни слова. Когда мы учились в колледже, он упоминал о матери, но, я полагаю, она давно умерла.
– Вы никогда не видели ее? Может, на вручении дипломов?
– Нет. Ее там не было. На самом деле его там не было. В наше время это не было такой пышной церемонией, как сейчас. Большинство выпускников просто забирали свои дипломы в кабинете декана, и все.
– Он никогда не упоминал о городе под названием Литтл-Фоллз?
Эммет растянул губы, скосил глаза, задумался.
– Нет.
– Он никогда не упоминал о мужчине по имени Дарден Клайд?
Эммет снова с минуту подумал, потом снова покачал головой.
– А о Дженни Клайд?
– Нет.
– О Мэри-Бет Клайд?
– Нет.
