– О, на самом деле Он помогал тебе. Он оставил тебя одну, чтобы ты поняла все сама и стала сильнее. Я вижу, что тебе это удалось. Какие красивые серьги на тебе. Это же серьги твоей матери? Да, я помню. Она надевала их в день венчания. Наверняка она говорила, что это подарок твоего отца. Ты же знаешь, это я обвенчал их. Я уже тогда служил здесь. Они тогда были счастливы. Ах, дорогая моя. Сейчас мы все можем надеяться, что она обрела упокоение и простила Дардена. – Он склонил голову. – Ты всегда была похожа на нее. Теперь, может, уже не так сильно. Ты стала выглядеть иначе.
Дженни и чувствовала себя совсем иначе.
– Я встретила человека, который любит меня. Его зовут Пит.
– Пит? Какой Пит? Я знаю его?
– Нет. Он с запада. Возможно, вы встретили его по пути сюда. Он ездит на мотоцикле.
Преподобный Патти почесал в затылке.
– Что-то не помню, чтобы мне попадался мотоцикл.
– Он уехал, чтобы привезти нам завтрак. Кофе с пончиками. – Точно так же, как поступали лучшие мужчины со страниц журнала. – Он такой замечательный.
– Мне кажется, я бы услышал звук мотоцикла. – Пастор казался озадаченным.
– Только не тогда, когда он смазал мотор, – ответила Дженни.
– А! Ну ладно. Хорошо. Я рад за тебя, Мэри-Бет. Ты заслуживаешь хорошего мужчины.
– Я уезжаю с ним.
– Уезжаешь из Литтл-Фоллз?
Дженни кивнула.
– А Дарден поедет с вами?
– Нет. Его дом здесь.
– Но ты же его дочь! У него нет никого, кроме тебя.
– Да, но теперь, после вашей проповеди о прощении и приглашения вернуться, у него будете вы и вся паства. Разве нет?
Пит вернулся с двумя большими кружками кофе и дюжиной пончиков.
– У меня разыгрался аппетит, – признался он и умял по три пончика на каждый съеденный ею. Дженни могла бы забеспокоиться, если бы его тело не было таким крепким. Но она тоже была голодна, и в этом не было ничего удивительного. Дюжина пончиков исчезла в мгновение ока.
Он покачался на стуле и похлопал себя по животу.
– Хорошо. И мне ни капельки не стыдно.
Дженни тоже не было стыдно. Но стыд был подобен противопехотной мине. Он скрывался под самой поверхностью, невидимый глазу, но готовый взорваться.
– А когда тебе становится стыдно, что ты делаешь?
– Рублю дрова. Пробегаю пару миль. Дома обычно чинил забор. К тому моменту, когда у меня снова начинало урчать в животе, от стыда не оставалось и следа.
– А другой стыд? Например, чувство вины перед близкими?
– Я не могу повернуть время вспять и изменить то, что я сделал или не сделал. Остается только идти дальше.
– Значит, ты простил себя?
– Нет, это бы означало, что я считаю, что поступал правильно, а это не так. Но я могу двигаться дальше, делать выводы из собственных ошибок и измениться.
– Для тебя двигаться дальше – значит вернуться к своей семье. Изменившись сейчас, ты сможешь исправить то, что совершил раньше. А я не могу. Так что же мне делать со своей виной?
– В чем ты виновата?
– Все в том же. В том, что я сделала. В том, что не сделала. – Ей пока удавалось обходить эту мину, но она ступала все ближе. – Не должна ли я остаться ради Дардена?
– Ты хочешь остаться?
– Нет! Нет! Но он же сел в тюрьму из-за меня.
– Он сел в тюрьму за убийство твоей матери.
– Но он сделал это из-за меня. – Ей хотелось сказать больше, хотелось так отчаянно, что слова уже готовы были сорваться с языка. Но какая-то другая часть ее запихивала их обратно, все еще испытывая страх.
– Дженни?
Она не смотрела на него.
Передние ножки стула, на котором он качался, ударились об пол за секунду до того, как он взял ее за подбородок и развернул лицом к себе.
– Я люблю тебя, Дженни.
– Ты меня не знаешь.
