настаивать на версии самоубийства.
– Техника испытанная, классическая, можно сказать. Все просто, как яблочный пирог, а также безболезненно.
– Мара не могла покончить жизнь самоубийством, – настаивала Пейдж. – Она была для этого слишком рациональной. У нее было множество пациентов и вот-вот должен был появиться ребенок.
– Она была беременна? – удивился Норман. И его удивление поразило и разозлило Пейдж, поскольку о теле доктора О'Нейл он говорил без всякого удивления. Ее голос приобрел более суровые нотки.
– Она ждала приемного ребенка. Из Индии. Слишком долго, – так сказала она мне, – но она все равно была счастлива. Мы с ней разговаривали позавчера. Она говорила, что индийские власти согласились с ее кандидатурой и что ребенок прибудет примерно через месяц. Она уже приготовила комнату и детскую одежду для ребенка. И всякие детские принадлежности, даже игрушки. Она так его ждала. И казалась очень взволнованной и счастливой.
– А почему через месяц?
– Бюрократизм и проволочки.
– Это ее огорчало?
– Это просто выводило ее из себя.
– Испытывала ли она депрессию по поводу Джон?
– Ну не до такой степени. Если бы она была в отчаянии, я бы знала. Я была ее лучшей подругой.
Норман кивнул. Потом, неуверенно покрутившись на стуле, он предложил:
– Может быть, вы хотите, чтобы тело опознал кто-нибудь другой?
Опять тело. Опять это странное понятие, лишенное души и индивидуальности – полная противоположность тому, кем при жизни была Мара О'Нейл. Пейдж была не в состоянии этого осознать. Смерть Мары казалась ей ошибкой, уродливым проявлением судьбы, кощунством. Она снова ощутила приступ злобы, на этот раз к несправедливости жизни.
– Доктор Пфейффер?
– Все нормально, – справилась с собой Пейдж. – Я поеду на опознание. – Пейдж старалась мыслить рационально. – Но мне придется кое-кого оставить вместо себя. – Она позвонила Энджи, но ничего не сказала ей о том, куда направляется. Сказанное становится реальностью. По той же причине она настояла на том, что поедет за машиной Нормана в своей собственной. Чем меньше она будет принимать всерьез происходящее, – решила Пейдж, – тем меньшей дурой она будет выглядеть, когда весь этот кошмар окажется шуткой.
Она играет сама с собой в странную игру. Она поняла это окончательно, когда вошла в морг. Мару знал весь город, включая Нормана, его заместителя и коронера из судебно-медицинской экспертизы. То, что Пейдж пригласили на опознание, – не более чем формальность.
Смерть выглядела спокойной и тихой. Она придала голубой оттенок коже, которая всегда была розовой. Она принесла с собой пронзительное чувство утраты и страха. И глубочайшей печали. При этом она оказалась до странности мирной. То есть до удивления мирной.
Пейдж вспомнила времена, когда они с Марой жили вместе в одной комнате в колледже и катались на роликовых коньках. Они вдвоем пекли пироги и вязали свитера, а сейчас бок о бок занимались врачебной практикой в Таккере, штат Вермонт. Она вспомнила, что из них двоих Мара была первой заводилой и благодаря ей она, Пейдж, оказывалась вовлеченной во всевозможные добрые дела.
– О Боже, Мара, – прошептала она, терзаясь от душевной боли, – что же с тобой произошло?
– Вы ничего не замечали за ней последнее время? – подал голос коронер. – Не было ли у нее частых смен настроения?
Пейдж понадобилось некоторое время, чтобы собраться с мыслями.
– Ничего такого, что заставило бы думать о том, что она способна причинить себе вред. Правда, она выглядела усталой. И очень сожалела о Тане Джон, когда я в последний раз с ней разговаривала…
– Когда это было? – спросил Норман.
– Вчера утром в офисе. Она чуть не плакала тогда, так как в лаборатории напортачили с анализами, но это было ей вполне свойственно. – Дело касалось анализа крови четырехлетнего Тодда Фиске, одного из любимых пациентов Мары. Пейдж неприятности с анализами разозлили тоже. Она очень не любила брать кровь на анализ у малышей. А теперь анализ пришлось бы повторить снова.
Она не могла себе представить, как она расскажет Тодду и его семье о смерти Мары. Впрочем, она не знала, как рассказать об этом кому бы то ни было.
– О, Мара, Мара, – прошептала она снова. Ей хотелось быть подальше от ужасного места, но и уйти она тоже не могла. Несправедливо оставлять Мару в одиночестве, особенно в такое время. Но Пейдж предстояло еще столько сделать.
Семья Мары, проживавшая в городке Юджин, штат Орегон, встретила новость о смерти Мары полным молчанием, и понять, что они при этом думали, было невозможно. Мара не жила с семьей уже многие годы. Пейдж опечалилась, но не удивилась, когда домочадцы Мары выразили пожелание, чтобы ее похоронили в Таккере.
– Она выбрала это место сама, – торжественно произнес Томас О'Нейл. – Она прожила там дольше, чем где бы то ни было.
– Какие пожелания будут у вас ко мне на время похорон? – спросила Пейдж. Она знала, что О'Нейлы были людьми религиозными, и, хотя Мара религиозностью не отличалась, Пейдж была готова исполнить любое их желание, особенно в том случае, если бы оно выражало их искреннюю заботу об усопшей.
Однако пожеланий не последовало. Только короткое:
– Делайте что считаете нужным. Вы ее знали лучше, чем мы. – Это опечалило Пейдж еще больше.
– Вы приедете? – спросила она, затаив дыхание.
В ответ последовала пауза, в течение которой Пейдж ощутила невероятную скорбь по поводу усопшей, а затем услышала с усилием, неохотно произнесенный ответ:
– Мы приедем.
Энджи была совершенно потрясена известием.
– Что?
Пейдж повторила сообщение о смерти Мары, не скрывая того, что и сама она с трудом верит в смерть подруги. Мара О'Нейл всегда казалась сгустком энергии и жизни. Аксиома о том, что человек смертен, казалось, не имела к ней прямого отношения.
Глаза Энджи словно молили Пейдж взять ее слова обратно, и Пейдж с радостью сделала бы это, но отрицать очевидное ей было не свойственно, особенно после того, что она видела в морге собственными глазами.
– Боже, – пробормотала Энджи после минуты установившегося тягостного молчания. – Мертва!
Пейдж с трудом втянула в себя воздух. Ведь это она познакомила Энджи с Марой. Они настолько сблизились друг с другом, что редкий уикэнд проходил без того, чтобы Мара не навещала Энджи в ее доме, редкий воскресный день проходил без горячих споров между Марой и Энджи по политическим вопросам, в которых также участвовал Бен. И Мара и Энджи чего только не придумывали, чтобы приготовить новое воскресное лакомство для Дуги.
Кстати, о Дуги. Пейдж с болью в сердце подумала и о нем. Энджи всю жизнь только и делала, что оберегала его от всего дурного, происходившего в жизни, но теперь вряд ли ей удастся скрыть от него это. Смерть слишком конкретна. В разговоре о ней не отделаешься недомолвками или полупризнаниями.
Энджи была настроена на ту же волну, что и Пейдж.
– Дуги эта новость просто убьет. Он обожал Мару. Еще в прошлое воскресенье они вместе лазали по горам. – Энджи была необычно шумной, что было на нее не похоже. Впрочем, это продолжалось недолго, не более минуты, ровно столько времени понадобилось ей, чтобы привести мысли и чувства в порядок. Потом она спросила Пейдж об обстоятельствах гибели Мары. Пейдж рассказала ей все, что знала сама, но этого оказалось явно недостаточным для пытливого ума Энджи.
– Отчего же это все-таки произошло? – Она желала узнать всю подноготную дела. – Разумеется, самоубийство – это первое, что приходит на ум, когда человека находят в запертом гараже в машине с работающим двигателем. Но слово «самоубийство» никак для Мары не подходит, равно как и сама смерть. Вполне возможно, что произошел несчастный случай. Мара ужасно уставала последнее время. Она могла
