полимера, который по своей прочности превосходил самые твердые из всех известных нам материалов. Его внутренний отсек разделялся на несколько частей, в каждой мы нашли несколько тонн металлов и пластмасс, включая и такие, которые нам были абсолютно не известны. Однако больше всего в шаре было органического вещества.
— Вы хотите сказать, что в объекте содержалась жизнь?
— Кажется, там были найдены споры различных видов анаэробных бактерий и какой-то вирус, но большая часть органики была представлена жидким раствором, содержащим нитрогенные токсические вещества. А еще там были органические удобрения всех типов, начиная с глюцидов и кончая белковыми коллоидными соединениями. По всей видимости, такая смесь не предназначалась для какой-то особой цели, хотя у некоторых исследователей имелось особое мнение на этот счет.
— Несомненно, все это очень интересно, но я не вижу связи с приступом, который случился с вами в зале управления полетом «Гулливера».
— Именно это я и пытаюсь вам объяснить. Мое участие в эквадорском проекте заключалось в том, чтобы попытаться истолковать знаки на корпусе сферы, но, к сожалению, в этой части научных исследований мы продвинулись меньше всего. Практически невозможно расшифровать неизвестный алфавит, если не знаешь языка, к которому он относится. А в данном случае мы даже не могли представить образ мышления существ, построивших такой аппарат. Мы предполагали, что речь может идти 6 какой- нибудь идентификационной или предупреждающей надписи либо об инструкции по обслуживанию — словом, то, что обычно наносится на корпус наших кораблей. Но нам была неизвестна психология создателей шара, так что таинственные значки вполне могли оказаться, например, молитвой или кулинарным рецептом. Выдвигалось множество гипотез о предназначении сферы, и боюсь, что истинной могла оказаться самая дурацкая из них. Кажется, где-то в Швейцарии есть подземный центр, битком набитый компьютерами, которые до сих пор пытаются прочитать эту надпись… А меня подключили к проекту «Гулливер Фойл». Благодаря этому я оказался в нужном месте, когда станция сфотографировала эту штуку.
— Значит, все-таки я оказался прав, и ваш припадок был вызван именно этим открытием?.. Знаете, я не раз просматривал видеозапись того инцидента. Как вы, сидя в ярко освещенном зале, созерцаете «Гулливер» почти с отцовской гордостью. Потом начали поступать кадры с изображениями Харона, и вы замерли перед экраном контрольного монитора на добрых десять минут. Я сотни раз просматривал тот момент, когда выражение вашего лица вдруг резко меняется и вы нападаете на одного из техников, швыряя ему в лицо фарфоровую чашку, где, как мне сказали, был горячий чай. Вы кричали, что кто-то должен положить этому конец. Какая муха вас тогда укусила? Не откажите в любезности пояснить это хотя бы сейчас.
Мюллер с трудом выдержал прямой взгляд врача. Он ощутил себя ребенком, совершившим позорный поступок на глазах у всех. Виновато улыбаясь, он произнес:
— Значит, теперь мне придется объясняться не только с вами. Что стало с техником, на которого я набросился? — О, не беспокойтесь. Он пострадал скорее морально, чем физически. К тому же успех миссии «Гулливера» быстро заставил его забыть об этом инциденте. Но, скажите, что же вы разглядели на тех фотоснимках?
Мюллер расслабился. Казалось, он был рад тому, что теперь может дать разъяснения или, по крайней мере, попытаться сделать это.
— Вы не представляете, доктор, что это такое — работать над раскрытием тайны на протяжении нескольких месяцев. Когда исчерпаны все возможные зацепки для ее разгадки, остается лишь обратиться к самым абсурдным гипотезам. Вспомните, как наука вновь взяла на вооружение теорию катастроф Кювье в качестве своего излюбленного истолкования неизведанного, когда Альварес объяснил причины иридиевой аномалии в Губио.[1] Если что-то можно объяснить столкновением с внеземным объектом, то причины, которые бросаются в глаза, становятся ненужными. Та же знаменитая «бритва Оккама», только вывернутая наизнанку. Да вы и сами знаете, что наука, в том числе и медицина, не свободна от веяний моды: в девятнадцатом веке, когда были открыты микроорганизмы и их патогенные свойства, им приписывали все, что не имело известного происхождения. То же самое происходило и с генами, и с иммунитетом.
— Верно, — признал врач. — А вы действительно имели дело с реальным небесным телом, которое столкнулось с Землей.
— Вот именно! И дело было не только в этом. Шар, почти до краев заполненный органической материей. Настоящий первичный бульон, содержащий аминокислоты, жиры, мочевину и даже микроорганизмы в латентном состоянии! Знаете, что это означает? На протяжении многих лет ученые стремились воссоздать условия, в которых возникла жизнь. Эти исследования привели к тому, что мы научились создавать белки и нуклеиновые кислоты из инертной материи. С помощью электрических разрядов и ультрафиолетовых лучей были созданы лишь наброски плазменных мембран и самореплицирующихся цепочек ДНК. Но дальше этого мы не продвинулись и не создали ни одного по- настоящему живого существа!
— Но в нашем распоряжении не было миллиардов лет эволюции, — с усмешкой заметил психиатр. По его лицу можно было понять, что он не впервые участвует в подобной дискуссии с пациентом.
— Да, это главная отговорка. Я не специалист, но все же знаю, в чем эволюция остается для нас загадкой. Мы сумели понять, что молекула ДНК при ее раздвоении имеет больше шансов продлить свое существование, а если она окружена двойной липидной оболочкой, то может существовать с определенной независимостью от окружающей среды, да и вероятность взаимодействия молекул в этом случае возрастает. Но подняться на следующую ступень гораздо труднее. Речь идет о создании механизма, который связывает репликацию нуклеиновых кислот с синтезом белков. Это довольно темное место в процессе эволюции, если учесть, что необходимо множество промежуточных звеньев, которые сами никуда не ведут.
— То же самое мы могли бы сказать и о многих других сложных этапах эволюции, — возразил доктор. — Например, сегодня нам известно, что перья у птиц появились намного раньше, чем они начали летать.
— Да, но функцию этого элемента можно установить. Оперение яркой расцветки требовалось, в частности, чтобы привлекать особей противоположного пола. В отношении же рибосом какая-либо логика отсутствует, ведь речь идет о таких сложных структурах, что даже предполагалось, будто это могут быть бактерии, которые в какой-то момент установили симбиотическую связь с будущей эукариотической клеткой. То же самое относится и к митохондриям. С трудом верится в независимую эволюцию этих органелл, — если, конечно, не усматривать в этом процессе путь к заранее установленной цели. Но давайте представим себе, что в далеком прошлом один из артефактов с органической материей и с живыми существами на борту падает на нашу планету…
— Да-да, — перебил Мюллера психиатр. — И у нас возникнет та же проблема, потому что, каким бы образом ни возникла жизнь, должно быть место, где она появилась впервые. В этом ущербность теорий о космическом посеве. Они ничего не объясняют до конца.
— Да, это так, но теперь у нас есть доказательство, что нечто подобное могло произойти. Огромный космический объект, образованный сферами, которые, насколько нам известно, похожи на шар, найденный в Эквадоре. Фотоснимки «Гулливера Фойла» показывают, что этот объект состоит из компактного ядра и периферического облака в виде парящих в невесомости сферических модулей. Ничто не препятствует тому, чтобы под воздействием гравитационных сил притяжения они рассеялись по всей Солнечной системе, хотя раньше мы их никогда не замечали.
— Постойте, постойте. Уж не хотите ли вы сказать, что если жизнь возникла благодаря одной из этих сфер, то возраст Харона должен быть…
— Около четырех миллиардов лет. Врач торжествующе улыбнулся.
— Ничто не способно продержаться так долго, — сказал он.
— Почему? Вы ведь не видели под микроскопом структуру полимера, из которого состоит оболочка такого шара. Уверяю вас, никто еще не встречал столь странный вид материи. К тому же речь идет не только о четырех миллиардах лет. Современная конфигурация Харона свидетельствует о том, что он образовался из некогда компактной массы, и с учетом запаса прочности модулей можно сделать вывод, что прошло немало времени, прежде чем они сумели оторваться от центрального ядра. Четыре миллиарда лет
