участие. Ее маленький ум был открыт, добр и честен. А через каких-нибудь десять лет… О, она станет очаровательной женщиной, сможет понять и почувствовать то, что сейчас видится, вроде как через стекло.
Всего десять лет подождать. И ведь он, бог великих удач в человеческом теле, сам еще не больно и стар. Значит, все так. Значит, теперь ему, потерявшему было, и свет, и направление, и вообще, переставшему видеть дорогу, есть теперь на что надеяться и во что, сокровенное, верить. И он обойдется без Тани Браф.
ИБО Я НАРОД РЕВНОСТНЫЙ И РЕВНУЮЩИЙ
…задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы… и запираться будут двери на улицу, когда замолкнет звук жерновов…и высоты будут им страшны и на дороге ужасы; и зацветет миндаль… ибо отходит человек в вечный дом свой и готовы окружить его по улице плакальщицы.
Под непрерывный оглушительный грохот инопланетной ракеты Его Преподобие Амос Стронг вернулся на кафедру.
Он слегка распрямил свои угловатые, худые плечи; и складки на его щеках стали резче. На мгновение он почувствовал, что колеблется, и замер, взгляд его темных глаз из-под кустистых бровей был обращен вверх. Затем он двинулся вперед и бросил распечатанный конверт, телеграмму и записи на кафедру. Его жилистые руки с узловатыми запястьями сильно дрожали. Его взгляд невольно устремился к скамье. Обычно там сидела его жена, но он вспомнил, что в этот раз Руфи там нет. Она задержалась, чтобы получить письмо и прочесть его, прежде чем отдать Амосу — и теперь не успела приехать.
Это показалось ему странным: вот уже почти тридцать лет — с тех пор, как родился Ричард — она ни разу не пропустила службы. Грохот сменился свистом, и ракета исчезла за горизонтом. Амос шагнул вперед, держась обеими руками за пыльную поверхность неустойчивой кафедры, и откашлялся, придавая голосу нужное звучание.
— Только что я получил окончательное подтверждение того, что мой сын был убит в битве за Луну, — сообщил он своей растерянной пастве.
Впервые его речь нарушел глухой ропот присутствующих.
Он возвысил голос, и слова разнеслись по всему залу:
— И попросил я, возможно ли, чтобы меня миновала чаша сия. Тем не менее, не по моей воле, о Господи, а по твоей воле.
Он отвернулся, стараясь не видеть их скорбных лиц, не слушать сочувственные возгласы людей, искренне сострадавших ему. Храм был построен еще в те времена, когда городок Уесли был в два раза больше. Но беды, постигающие жителей, все так же приводили их в тесную и обветшавшую старую церковь. Амос придвинул свои записи и заставил себя отвлечься от мыслей о потере.
— Следующий текст взят из Зарождения, — сказал он, — глава семнадцатая, стих седьмой, и глава двадцать вторая, стих четвертый. Обещание, которое Господь дал Аврааму и еще Исааку.
Он читал прямо из Библии, лежавшей перед ним, сразу же безошибочно открывая нужную страницу.
- «И установлю я соглашение между Мною и тобой, и твое семя за тобой, в твоих поколениях, согласно вечному соглашению, и Господь в тебе, и твое семя после тебя».
«И я сделаю твое семя для умножения числа звезд на небе, и отдам его во все эти страны, и в твоем семени будут благословлены…»
Большую часть своей проповеди он подготовил заранее и заучил наизусть. Он уже не полагался, как прежде, на вдохновение. Он начал проповедь мягко, и его слова звучали очевидной попыткой дать утешение. Когда-то Господь обещал человеку землю по вечному соглашению. Почему люди должны бояться или терять веру из-за чудовищ-инопланетян? Их полчища, что валом валят из межзвездной пустоты — это еще одно испытание человеческой Веры в Господа.
Так было в дни казней Египетских и рабства Вавилонского.
Всегда будут испытания, всегда будут времена, когда слабые духом дрогнут. Но итог ясно предсказан. По этому же тексту он произносил проповедь в клайдском приходе, когда правительство начинало постройку базы на Луне. Тогда после обращения к звездам небесным он успокоил тех прихожан, которые считали, что человеку в космосе нечего делать. Этими же самыми словами его сын Ричард обосновал свое решение работать в колонии на Луне и отказ принять сан. Тогда он видел сына в последний раз.
Этот же текст Амос использовал еще раз около сорока лет назад, но забыл, по какому поводу. Он забыл и то, что именно тогда юный проповедник впервые получил известность. Единственное, почему он запомнил ту проповедь — это из-за гнева его отца; он был поражен, что Амос исказил цитату из Библии. Это было одно из немногих четких воспоминаний того периода — до того, как вместе с ломкой голоса закончились и его проповеди Евангелия.
Это было время, когда Амос, только что посвященный в сан, еще пытался поддерживать в себе вдохновение, не позволяя женитьбе, а затем отцовству отнимать у него духовные силы. Но в конце концов он осознал, что Господь более не намерен сделать его Петром Отшельником, и обратился к той работе, которую он был способен выполнять.
Он вернулся в церковный приход, где он когда-то начинал свой путь. Если уж ему было не дано воспламенять души прихожан, он, по крайней мере, мог теперь помочь им разумным и запоминающимся объяснением ужасов инопланетного вторжения.
Космический корабль пронесся в небе, почти заглушив слова Амоса. Полгода назад в космосе появлялись огромные корабли. Они осторожно опускались на Луну, чтобы атаковать находящиеся там военные силы землян. Теперь пошли споры по поводу объединения сил против инопланетян, а те строили базы по всей Земле и, очевидно, были намерены завоевать ее миля за милей.
Амос видел обращенные к нему лица прихожан. В их взглядах были страх неопределенности и ненависть. Он заговорил громче и поспешно закончил проповедь. Паства пришла в движение, а он испытывал колебания: ритуал был выполнен, все слова были произнесены, но все же служба прошла не так, как положено. И тут словно со стороны он услышал собственный голос. Медленно, словно говорил про себя, он произносил слова из Двадцать седьмого псалма: — «Господь — это мой свет и мое спасение; кого же мне следует опасаться?» Голос его звучал мягко, но Амос не мог не заметить, как откликнулись прихожане. Это были самые своевременные слова.
- «Хотя враг расположился вокруг меня лагерем, сердце мое не ведает страха; я уверен в этом, хотя против меня и должна начаться война».
Ему почудилось, что воздух задрожал. Так уже было однажды — очень давно, когда Амосу казалось, что Господь говорит его устами. Когда он закончил проповедь, в церкви было тихо.
- «Положитесь на Господа: будьте смелыми, и Он укрепит ваши сердца; я говорю, положитесь на Господа».
Он спокойно спускался с кафедры, согретый теплом божественной силы. В этот момент на улице заревели мотоциклы, а затем раздался громкий стук в дверь. Ощущение тепла исчезло.
Кто-то встал; помещение внезапно осветилось снаружи.
Раскаленный, засушливый мир дохнул предвестием пыльной бури и полчищ саранчи на полях, что напоминает о предстоящей гибели урожая. Горечь, которую внезапно ощутили эти люди, Амос почувствовал даже раньше, чем взорам предстала приземистая округлая фигура доктора Алана Миллера.
— Амос! Ты слышал? — он пыхтел, как после пробежки. Только что! Я слушал радио, пока ты тут тараторил.
Его слова были прерваны ревом нового, еще большего отряда мотоциклов. Они двигались по единственной большой улице в Уэсли по направлению к западу. Все мотоциклисты были в военной форме, при оружии и мчались на предельной скорости. На дороге поднялось облако пыли, доктор закашлялся и
