— Есть и хорошие новости, — продолжал он. — Три трупа, похоже, привлекли внимание мэра. Речь вроде бы даже идет о создании оперативной группы.
Я усмехнулся.
— Что я слышу? Уж не спешат ли нам на помощь твои братья? — Родственников у Мердока много и почти все они служат в полиции. Когда по воскресеньям в доме его отца собираются друзья и вся семья, получается что-то вроде неофициального смотра сил охраны порядка.
— Может быть, хотя и вряд ли. За результат отвечаю я, а планы мэра скорее всего означают только то, что на улице появится больше патрульных. Если его что и беспокоит, так это деньги туристов и демонстрации протеста, а не убийства.
Я кивнул. До Иванова дня оставалось две недели. Праздничные пляски, уходящие корнями в глубокую древность, мутировали, превратившись в затяжную разнузданную гулянку. Иванов день, праздник середины лета, существует в той или иной форме практически в любой религии и с каждым годом становится все масштабнее. Ничего удивительного, что именно Вейрд с его наибольшей концентрацией язычников, сделался центром такого рода сборищ. Для жителей города это кошмар, но торжество приносит доход, в местную экономику вливаются огромные деньги. У нас по крайней мере не Англия. Ни одному здравомыслящему человеку и в голову не придет отправляться на Иванов день к Стоунхенджу. Всегда найдутся обкуренные придурки, которые вдруг решат, что пора возрождать старинные обряды с человеческими жертвоприношениями и лишением девственности. Самый длинный день в году стал таковым во многих смыслах.
— Об Ивановом дне я и думать не хочу. Меня больше волнует следующий вторник.
Мы вышли. На город уже спустились сумерки. Вечер принес прохладу. Мердок, едва ступив на тротуар, привычно скользнул по улице цепким, настороженным взглядом, как будто каждый пешеход имел некий скрытый мотив и мог представлять потенциальную угрозу. Дойдя до середины моста, мы остановились у балочной фермы и посмотрели вниз. Пешеходы у нас за спиной и понятия не имели, что мы скорее всего единственные во всем городе люди, которые пытаются найти убийцу, оставившего кровавый след менее чем в миле отсюда.
За каналом, у края Веерного причала, виднеется угол моего дома. На стыке столетий причал был железнодорожным пакгаузом и телефонной станцией, которая, если смотреть сверху, напоминала огромный развернутый веер. Отсюда и название. Шли годы. Железнодорожное депо съежилось, а освободившееся место заняли склады. Сейчас эти живописные джунгли на берегу лакомый кусок для желающих снести все и возвести роскошный жилой квартал.
— Как насчет связи с фестивалем? — спросил Мердок.
Внизу, далеко под нашими ногами, густая серая вода медленно несла клочья пены и мусор.
— Никакой связи я пока не вижу. Разве что с Лесным царем, который умирает в день летнего солнцестояния, завершая цикл рождения и смерти. Других жертв нет.
— Может быть, убивает один, а остальные знают, но молчат, — предположил он.
— Может быть. Но думаю, мы все равно бы что-то услышали. В те ритуалы, о которых я знаю, смерть фейри никак не вписывается. Вера жертвы так же важна, как вера того, кто убивает. Кажется, я что-то упускаю, но пока еще не знаю, что именно.
— Хочешь узнать, что думает Шай?
Я сделал большие глаза.
— Конечно, что за вопрос!
— Эльфы. Шай считает, что убийства имеют отношение к застарелой вражде фейри и эльфов, потому что если бы речь шла о каких-то разборках между фейри, он бы что-нибудь знал. — Я с сомнением покачал головой. Мердок пожал плечами и улыбнулся. — Я бы не стал его недооценивать. Шай молод, но продержался здесь намного больше других мальчишек его возраста.
Как только с эльфами или фейри что-то случается, кто-нибудь тут же вспоминает о неприязни между двумя народами. Когда иные начали появляться в этом мире около 1900, фейри и эльфы воевали друг с другом, но быстро заключили что-то вроде перемирия, оказавшись здесь, а не в стране, которую все называют Фейри. Общепринятыми терминами для обозначения слияния двух миров являются «конвергенция» или «смещение», но споры о том, какой из них настоящий, продолжаются до сих пор. Факт, однако, остается фактом, что иные определенно пришли из некоего места, где время течет по-другому, а не растворились в мифах и легендах. Так или иначе и здесь, и там большой любви друг к другу эльфы и фейри не питали, и в данный момент представители обеих сторон вели переговоры в Ирландии с целью сгладить продолжающиеся разногласия.
— Так что ты знаешь о Шае?
— Он совершеннолетний, но сбежал из дому. Не думаю, что он был так уж счастлив. Представь, каково пришлось парнишке, настолько похожему на женщину.
Я взглянул на него с некоторым удивлением.
— Вот уж не думал, что тебя до сих пор это беспокоит.
— Я же не сказал, что я бы его третировал. Я вырос здесь, Коннор. И это просто констатация факта. Хочешь верь, хочешь нет, но в этой стране есть места, где иные не живут. Не все чувствуют себя уютно рядом с теми, кого считают чужаками, а уж тем более с теми, у кого проблемы с половой самоидентификацией.
Он был прав. Тому, кто вырос в городе с самой высокой концентрацией иных в США, легко забыть, что есть еще и глубинка. Хотя иные чаще вступают в сексуальные отношения с противоположным полом, биология для них не играет значительной роли. Бриаллен объясняет это низкой рождаемостью и высокой продолжительностью жизни. Промискуитет не считается чем-то заслуживающим осуждения в обществе, где он зачастую является единственным способом размножения. Там, где вероятность деторождения крайне мала, секс в большей степени выполняет функцию социальных отношений, чем воспроизводства потомства. Долгая жизнь позволяет не торопиться с рождением детей. В школах, где учился я, Шая воспринимали бы наравне со всеми.
— Парень родился в Бостоне, но никакой другой информации о нем нет. — Мердок выпрямился, и мы зашагали дальше. — Чем занимался до прошлого года, неизвестно. Возможно, где-то на него что-то и есть, но досье на несовершеннолетних для нас закрыты. А может быть, он чист, но больших неприятностей ему в любом случае не избежать. Это вопрос времени.
— А Робин?
За мостом начиналась территория Вейрда. Мы пересекли Слипер-стрит — я живу в конце нее — и неторопливо зашагали по авеню, мимо забитой до отказа парковочной стоянки ресторана «Сумасшедший Краб», специализирующегося на блюдах из даров моря и уже давно ставшего местной достопримечательностью. Кормят там прекрасно, но местные ходят туда исключительно по будням, оставляя выходные туристам и приезжим из пригородов. За рестораном начинались магазинчики и бары.
— У Робина история немного другая, — заговорил Мердок, — и за ним кое-что числится. Не наркотики. Несколько раз задерживался за драку. По-моему, парень сам напрашивается на неприятности и обычно их получает. Думает, ему все сойдет с рук. И пока сходит.
— Да, я уже заметил.
— Что еще у нас есть? — спросил Мердок, оставляя без внимания мой сарказм.
Рассказать или нет? Прошлым вечером, перед тем как лечь спать, я отправил Джо светляка с полученной от Шая информацией о флите, но ответа пока не получил. И я до сих пор еще не сообщил Мердоку о своих находках на месте преступления. Пожалуй, пора признаваться.
Выслушав меня, он нахмурился и покачал головой.
— Плохо, Коннор. Я никогда ничего от тебя не утаивал.
— Я тоже. А не сказал, потому что не был уверен, что это имеет какое-то отношение к делу, и не хотел уводить тебя в сторону.
Мердок остановился перед витриной с выставленными напоказ фестивальными масками. Огры, тролли, волки и змеи с одной стороны, фейри, эльфы и лесное зверье — с другой. Большинство масок по случаю торжества были украшены перьями или покрыты блестящим лаком.
— Я мог бы дать тебе имена флитов, что водят компанию с проститутами.
Вот так сюрприз.
