заметил Лоргар.
Фулгрим снова ухмыльнулся. Теперь это было видно, в свете янтарного колдовского огня зубы брата казались оранжевыми.
— Это освященная земля, Лоргар. Уж тебе-то следует уважать подобное.
Лоргар отвернулся и, переступая через тела, двинулся к сцене.
— Ты раб-марионетка одного из богов. Я же — первосвященник их всех. Не указывай мне, что уважать.
Сцена была расколота ударами и потемнела от пролитой крови. Оба примарха поднялись по ступенькам на саму платформу, усиленные деревянные панели скрипели и визжали под керамитовыми сапогами.
— Вот он, — Фулгрим указал за тонкий шелковый занавес. Лоргар уже увидел его. Он отвел просвечивающий покров в сторону мягким нажимом человека, перемещающего нетронутую паутину.
Фениксоподобный. От картины у него надолго перехватило дыхание, он покорился собственному благоговению и радовался ему. Мало какие произведения искусства трогали его так же, как это.
Фулгрим, столь блистательный на этом изображении, был облачен в свой самый вычурный комплект доспехов, в котором было так же много имперского золота, как и багрянца Детей Императора. Он стоял перед громадными Вратами Феникса, которые вели в зал Гелиополис на борту его флагмана — золотой образ на фоне еще более насыщенного золота. Раскинувшиеся в ангельской симметрии над его плечами огромные огненные крылья феникса отбрасывали на броню пылающее сияние, которое превращало золото в горящую платину, а фиолетовый цвет — в насыщенный пурпур.
И все это, от западающего в память выражения непорочности в глазах до последней и самой малой пряди белоснежных волос, было создано мастерством смертного. Глаза примарха, пусть и со столь почтительного расстояния, видели незаметную топографию мазков кисти по холсту. Лишь божественнейшая из муз могла вдохновить человеческие руки на создание такого шедевра.
— Брат мой, — прошептал Лоргар. — Каким же ты был. Бриллиант среди волков и расточителей.
— Он всегда получал удовольствие от лести, — улыбнулся Фулгрим. — Неужто ты так быстро успел забыть, как он насмехался над тобой, Лоргар? Его пренебрежение уже исчезло из твоей памяти?
— Нет, — Несущий Слово покачал головой, словно усиливая отрицание. — Но у него было полное право считать меня ниже себя, поскольку я никогда не был завершенным. До настоящего момента.
Носящее кожу Фулгрима существо растянуло губы в улыбке, которую никогда бы не изобразил настоящий примарх.
— Ты хотел увидеть брата, избранный. Вот он.
— Это картина. Не смейся надо мной, демон. Не сейчас, когда мы, наконец, пришли к согласию.
— Ты желал взглянуть на утраченного тобой брата, — с лица Фулгрима не сходила улыбка. — Я выполнил свою часть нашего соглашения.
Лоргар уже тянулся к висевшему за спиной крозиусу.
— Успокойся, избранный, — Фулгрим поднял руки. — Картина. Посмотри дольше и глубже. Скажи, что ты видишь.
Лоргар вновь повернулся и уставился на изысканный шедевр. На этот раз он позволил глазам скользить по изображению, не выискивая деталей и просто блуждая, пока они не остановились там, где им было угодно.
Он встретился взглядом с проникновенными глазами портрета, и, в конце концов, Лоргар вздохнул с едва заметной улыбкой.
— Здравствуй, брат, — произнес он, наконец.
— Теперь ты видишь? — спросил стоявший рядом с ним демон. Какое-то мгновение, всего на три этих слова, это был совершенно не голос Фулгрима.
— Я вижу больше, чем ты понимаешь, — Несущий Слово развернулся к поработителю своего брата. — Если ты думаешь с удовольствием провести вечность в роли кукловода при теле моего брата, то однажды ночью тебя ждет смертельное разочарование.
— Это ложь отчаявшейся и глупой души.
Лоргар рассмеялся с редкой и искренней ухмылкой. Возможно, это было единственное выражение лица, нарушавшее его сходство с отцом.
— Я сохраню твою тайну, демон. Наслаждайся контролем, пока он у тебя есть.
Он дружески хлопнул Фулгрима по плечу, и, посмеиваясь, двинулся по украшенному трупами проходу к выходу из театра.
Закрыв дверь, он забрал с собой колдовской свет, оставив Фулгрима и картину во мраке.
За дверью в сопровождении почетного караула ожидал Аргел Тал. Большая часть Легиона перекрасила доспехи в такой же алый цвет, как у Гал Ворбак — очередной символ эпохи перемен. Все эти воины были облачены в красную броню предателей.
— Сир, — поприветствовал его Аргел Тал. Легионер склонил голову, и рога на шлеме опустились. Лоргар чувствовал осязаемый жар двух душ человека — одна из них была живой, другая же, словно паразит, присосалась к первой, имитируя жизнь и возмещая украденное симбиотическим потоком силы.
Гармоничный. Чистый. Божественный. Это было единство Хаоса, встреча плоти и духа.
— Сын мой, сегодня мы созываем Совет Святости, и я снова буду говорить о Калте. Затем, в последующие часы, я призову тебя и наиболее доверенных из твоих младших командиров. После того, как Совет Святости разойдется, я буду беседовать с вами не только о Калте, но и о том, что последует за ним.
Прежде, чем заговорить, воин задумался.
— Я не понимаю, повелитель.
— Знаю. Но поймешь. Аргел Тал, между славой и жертвой существует огромная разница. Иногда судьба сама заботится о себе. Тогда можно следовать зову сердца и делать то, что хочешь. Стремиться к славе, которой ищешь. А временами судьба нуждается в отваге и крови человечества, которое протолкнет ее к лучшему будущему. Пусть даже ценой страсти и мести. Даже ценой в наивысшей степени заслуженной славы. Все мы приносим жертвы, сын мой.
Аргел Тал ощетинился, хотя и попытался скрыть обиду от глаз примарха.
— Хотелось бы думать, что я уже знаю достаточно о жертвах, повелитель.
Лоргар согласно кивнул.
— Именно поэтому этим вечером я обращусь с истиной к тебе, а не к Кор Фаэрону или Эребу. Как и я, ты смотрел в глаза богов. И так же, как и у меня, у тебя останутся еще войны, даже когда система Калта запылает.
