детектив с лицензией класса А. Соответственно, и нам ты кое-чем обязан. Не пытайся отдать мне лицензию или что-нибудь в этом роде…
— Откуда ты знаешь, что я так и хотел поступить? — На самом деле я вовсе этого не хотел.
— Потому что я знаю тебя. Вернемся к телу… Тьфу, к делу! Из-за тебя я уже начинаю… Неважно. Так или иначе, ты никому не должен даже упоминать о том трюке с… Ну, ты знаешь.
— Знаю.
— Ну и?
— Ну и что? — фыркнул я. — Теперь-то что говорить? Ну, расскажу я об этом, свалю правительство, придут какие-нибудь фанатики со своими идеями сделать мир лучше… — Я махнул рукой. — Буду молчать.
— Я так и знал, — облегченно вздохнул он. — Так я и думал.
Еще бы он так не думал. Одно дело — увидеть, как сосед блюет через забор в чужой сад, и совсем другое — помчаться на местную телестудию и показать соответствующий сюжет. Сосед, конечно, свинья, но эти?
— Еще что-нибудь?
Он воздержался от многозначительных мужских рукопожатий, от честных взглядов, лишь покачал головой и пошел в кабину пилотов. Вскоре через неплотно прикрытую дверь я услышал, как он рассказывает им анекдот про невидимых пилотов пассажирского лайнера. Парни искренне улыбались, учитывая, что слышали его от меня часом раньше, в лучшем исполнении. А может быть, и я не был первым?
Трое ребят Саркисяна во главе с Олафом сели в такси, я же сначала направился с Монти в лесок еще на территории аэродрома, где мне не угрожала никакая принципиальная соседка, требующая убрать кучку после собаки. Я знал Монти — после полета у него наверняка был понос.
Так оно и было.
Четверть часа спустя мы сидели в «трупере»; подчиненный Дуга вывел план Уилкотта на занимавший почти всю боковую стену экран.
— Наши дома здесь, здесь, здесь и здесь. — Он ткнул в четыре места на экране, и там вспыхнули четыре зеленые точки. — Объект находится здесь. — Он дважды стукнул пальцем примерно в пересечение диагоналей неправильного четырехугольника. Там замигало красное пятнышко.
— Покажи его, — потребовал Ник.
Агент протянул руку, нажал две клавиши и буркнул что-то в микрофон. На экране появился высокий, худой пожилой человек. Он оглядывался по сторонам на каком-то пешеходном переходе, потом шагнул вперед, и изображение замерло. Потом последовал наезд на лицо и поворот головы. У него был профиль римлянина с монеты или, скорее, индейца с барельефа на стене южноамериканского храма: наклонная линия лба почти без изгиба переходила в нос, а тот был загнут, как у ястреба. Странное лицо: в анфас — вызывающее доверие, добродушное, в профиль — умное и хищное, даже слегка кровожадное. В моем воображении возникла картина, как этот дедушка склоняется над русой головкой какого-нибудь мальчика, как гладит его, тепло улыбаясь, а потом вырезает тому же малышу сердце из маленькой распластанной груди.
— Сколько ему лет? — спросил Ник.
— Вроде бы шестьдесят четыре, — ответил агент. — В системе какой-то сбой — по всем данным, он родился в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году, но, когда мы перешли на третий уровень поиска, появились какие-то записи, как будто относящиеся к тому же самому человеку, но родившемуся значительно раньше… — Он посмотрел на шефа, словно ожидая нагоняя или чего-то противоположного. — Теперь этим занимается целая группа, которая должна разобраться, что к чему.
Я повернулся к Саркисяну, желая привлечь его внимание, но он среагировал быстрее меня:
— Хорошо, Любовиц. Держи этот вопрос под контролем, если что, сразу сообщай.
Представлявший нам Уиттингтона агент энергично кивнул. Дуг повернулся ко мне:
— Где расположимся?
Я покачал головой и посмотрел на план города. Ни из одного дома невозможно было вести непосредственное наблюдение, как предполагалось изначально. Логичнее всего было бы засесть как можно ближе. Я показал на ближайшую зеленую точку.
— Не слишком близко? — спросил Ник. — Можем вызвать излишний интерес…
Он был прав.
— Ну тогда этот, подальше.
На этот раз все радостно кивнули.
Мы подъехали к дому, из машины вышли я с Монти и двое агентов с маленькими чемоданчиками. Саркисян решил быстро объехать остальные квартиры. Мы вошли в дом, агенты открыли чемоданчики, вычислительной мощности которых в свое время хватило бы, чтобы вывести на орбиту несколько сотен космических кораблей, может быть, несколько тысяч, если принять во внимание, что бортовые компьютеры долго не могли превзойти по мощности «компьютер» XT. Я выпустил пса в сад, не спрашивая ничьего согласия, занял комнату внизу, перетащил туда матрас из спальни на втором этаже и свалился на него с банкой «Будвайзера» и сигаретой.
Я пил пиво, курил и думал. У меня даже не болела от этого голова. Я просто бодрствовал, ждал, прислушивался и принюхивался. Я был готов. Дайте мне что делать, а я уж постараюсь! — взывал мой разум. Но это был тот этап, на котором действия одиночного сыщика или даже целой команды сводятся к ожиданию, ожиданию момента, когда готовящие операцию шифровальщики, наблюдатели, операторы и прочие скажут: «Да».
За четыре дня они так этого и не сказали.
На пятый день, когда я уже стер себе пломбы и эмаль от зубовного скрежета, Саркисян вошел в гостиную, она же кабинет, она же центр управления, и сказал:
— Берем его. — Он прочитал в моих глазах немой вопрос. — Пока ничего особенного не происходит. Он ходит за покупками, звонит своим коллегам-коллекционерам, они показывают друг другу на мониторах редкие образцы из своих коллекций, и так далее. Мы можем так сидеть до самой смерти. Или мы его хватаем и начинаем обрабатывать, или нужно отсюда сматываться, иначе мы друг друга прирежем от скуки.
— Берем, — кивнул я. Неизвестно откуда появился Монти и положил морду мне на колени. — Идем, Монти.
Мы подъехали к дому Уиттингтона и остановились метрах в сорока от стоявшего точно напротив пожарного крана. Саркисян показал нам план окрестностей.
— Вот этот дом, — пояснил он, словно выбрав для начала самое простое. — Вокруг сидят семнадцать человек. Со стороны фасада, здесь, в мусорном баке, и в этом маленьком красном «пинго» находятся модули электромагнитного вибратора. Дом Уиттингтона расположен на пересечении двух лучей; когда мы приведем в действие модули… — он показал на отсчитывающий последние две минуты таймер у верхнего края экрана, — хозяин почувствует себя плохо, а потом еще хуже. Его начнет тошнить, потом рвать, а потом живот разболится так, что он не выдержит, вызовет «скорую», и тут он у нас в руках. — Он небрежно постучал пальцем по одной из точек на экране. — Кроме того, у нас в распоряжении есть генератор электромагнитных импульсов, который выведет из строя всю электронику во всём доме. Но это только на случай, если он начнет что-то комбинировать; всегда есть шанс что-нибудь необратимо повредить, так что мы предпочитаем не рисковать. — Он обвел взглядом нас, свою команду для особых поручений. Совсем как сержант Кашель с его знаменитым: «По команде „Смирно“ следует согнуть руки в коленях!»… — Что-нибудь еще?
Никто ничего не сказал. Я тоже. Заговорил я только тогда, когда излучатель работал уже две минуты.
— Один мужик пришел к врачу… — услышал я собственный голос. Меня распирало изнутри, я не мог просто сидеть. — И жалуется на боли в животе. Изо рта у него страшно несет какой-то дрянью, ну, врач и спрашивает, так деликатно, чтобы его не обидеть: «А вы не пили какой-нибудь алкогольный суррогат, может, тормозную жидкость?» А пациент отвечает: «Пил, доктор, пил. Не помогает!»
Я сошел со сцены в полной тишине, почесал Монти за ухом и улыбнулся.
— Я сейчас не выдержу, черт возьми, — бросил Ник Дуглас.
Трое его коллег и начальник переглянулись. На меня никто не посмотрел. Я решил рассказать еще
