— Да разве в этом дело? — удивился Костя. — Светка ушла бы ко мне и без квартиры. Я уверен. А потом бы все пришло. Главное — вместе. И у Олега — все впереди. Я очень в него верю. И в работе на него хочу быть похожим.
— А ты и так на него похож. Но я как раз за эту одержимость тебя люблю. А вот у нее наоборот.
Светка подошла ко мне, села рядом, взяла за руку:
— Тысячи людей так жизнь начинают, как вы с Олегом. Что же, ты хочешь, чтобы он больную тетку бросил? Смотри, это уж совсем нечестно! Не все в такси ехать, ты и пешочком пройди. Никто готовенькое тебе не обязан доставлять, ты свое сама построй, вон какая здоровущая!.. — И, как Лидия Николаевна, закончила: — Смотри, если опять что-нибудь начудишь!.. Понимаешь, о чем я говорю? — Обняла меня за плечи, прижалась и спросила тихонько: — И почему ты у нас такая непутевая уродилась? Вот что значит эта кулацкая закваска! Да, да! Это тебе от родителей досталось! А ты, Костя, как считаешь?
— Это дело серьезное. Нам давно пора разобраться. Ну, давайте поговорим.
— Значит, по-твоему, Светка, наши мать и отец — кулаки? Значит, и ты из кулацкой семьи, — спросила я. Очень меня задело это Светкино обвинение.
— Ты не думай, я ведь тоже люблю маму и отца… — горячо заговорила Светка. — Но так, как они живут, — это их беда. А мы с тобой должны быть другими. Костя помог мне вовремя понять это…
— А Олег должен помочь тебе, — перебил ее Костя. — И поможет, если ты сама захочешь.
— Понимаешь, что происходит в нашей семье, — продолжала Светка. — Вот отец. Работник он хороший. И на заводе его уважают. А почему он всегда такой молчаливый, необщительный? Мне кажется, он понимает, что не так живет, и стыдится этого. Да, да. Стыдится. Но им с мамой стать другими трудно. А вот ты могла бы стать другой, да только сама и раньше и теперь больше ко всему легкому тянешься… Зачем, Таня? — Она еще теснее прижалась ко мне, зашептала в ухо: — Я очень люблю Костю! Очень, очень! Вот в нем совсем нет этого плохого, старого. Он уже как в коммунизме живет, честное слово!
— Ну, ты уж меня совсем перехвалила, — заулыбался Костя и серьезно добавил: — Нам всем еще надо бороться со старым и в себе и в других. А вот тебе, Танька-Встанька, больше всех подумать надо о своей жизни. Света права — очень в тебя родительское въелось, никак от усадьбы своей пригородной оторваться не можешь. А тебе, наоборот, за Олега надо обеими руками держаться — не Анатолий, а только Олег тебя вытянет. Ах ты, трудная, непутевая наша Танька-Встанька!
Ушла я тогда от них, и долго мне как-то не по себе было.
А на работе Женя стала поглядывать на меня как-то испуганно и со смешной, откровенной надеждой. И перестала — я сразу же, конечно, об этом узнала — ходить с Павлом в кино и театры. И Яков Борисыч посматривал на меня как-то удивленно, будто на чужую. Колик Выгодский как-то сказал:
— Знаешь, не мне тебя, красуля, учить, а только зря ты заносишься, перед Олегом финты даешь! Продешевишь, Танечка!..
Надоело мне по вечерам болтаться. И я стала помогать маме по хозяйству, как раньше, а осенью всегда много работы. И мама однажды сказала мне спокойно (после той ссоры она уже не решалась кричать на меня):
— Повинную голову и меч не сечет. Иди к Анатолию и кайся, пока он еще не раздумал. А то найдется какая-нибудь, окрутит его, и ты несолоно хлебавши останешься! Все в молодости кого-нибудь любили, на то она и молодость, да все семьи потом свои построили. Слов нет, красив Олег, не чета Анатолию, да с лица ведь не воду пить. Смотри, еще не жена, а уж мучений сколько! Что же потом-то будет?! Ах, Танька, Танька, а мы с отцом так надеялись, когда ты маленькая была, что счастливой будешь! Вот она, жизнь!..
Анатолий теперь уже несколько раз на дню попадался мне на глаза, как-то вскользь сказал:
— Зашла бы к нам, а?.. Отец с мамой по тебе соскучились.
И я неожиданно для себя самой ответила:
— Спасибо, как-нибудь зайду. — И еще добавила: — Привет им передай…
— Вот спасибо!
Он, конечно, тоже все заметил…
Ничего, кажется, еще не случилось, и все еще могло наладиться у нас с Олегом, а люди вокруг уже почувствовали неладное…
И все-таки охлаждения у нас с Олегом бывали только периодами. Ведь мы были молоды, здоровы, и нас неудержимо тянуло друг к другу… И Ксения Захаровна понимала это, уходила к своим приятельницам, как бы ей тяжело ни было. И тогда для нас с Олегом наступало такое счастье, что дико было даже подумать, что оно когда-нибудь исчезнет, что разлука наша неизбежна…
29
Может создаться впечатление, что вот, мол, Олег сидел все время сиднем, а я только и знала, что раздражаться, поэтому наши отношения надломились. Нет, отношения наши могли оставаться прежними только в том случае, если бы Олег отступил от своего в угоду мне. Но он оставался самим собой. А так как ссориться он но умел, в памяти у меня и осталось только, что он без устали работал, а я болталась где-то сбоку. Даже если предположить, что каким-то чудом у нас с Олегом вдруг появилась бы отдельная квартира и Олег защищал бы диссертацию вместе с Анатолием, все равно это только немного оттянуло бы наш разрыв, но не устранило его.
Нельзя сказать, что я не обращала никакого внимания на то, что мне говорили со всех сторон. Я даже понимала, что Лидия Николаевна и другие правы, а мама — нет. Я старалась заставить себя как- нибудь по-новому посмотреть на наши с Олегом отношения, на всю жизнь вообще. Но у меня ничего не получалось. И довольно скоро мне уже стало все безразлично, и хотелось только какой-нибудь определенности, какого-нибудь окончания этой трудной и напряженной жизни. И любой толчок, даже самый мелкий, мог привести к этому. Так приблизительно и случилось…
Вспоминаю один эпизод. Колик Выгодский уходил в армию. Как-то вечером они с Яковом Борисычем зашли к Ксении Захаровне, точнее — к Олегу. Я еще ничего не знала об этом мы просто сидели и пили чай. Вдруг Колик Выгодский, — я уже и до этого замечала, что лицо его как-то неуловимо изменилось, стало будто старше, осмысленнее, — вдруг Колик сказал с насмешливой веселостью:
— А трудно со мной командованию будет!
— Ничего, паренек, — тотчас проговорила Ксения Захаровна, — тебе давно в баньке помыться пора, а там тебе жарку поддадут.
— Попарю косточки! — в тон ей подхватил он.
Тут я вспомнила, что уже слышала разговор Олега и Жени с Яковом Борисычем о том, что Колику полезно послужить в армии.
— Ты только вот что помни, — сказал Колику Яков Борисыч. — Что мы тебя ждем из армии обратно. Снова будем вместе работать. Конечно, дома у тебя сложилось не все как надо. И теперь труднехонько придется поначалу с твоим характером и привычками.
Колик кивнул.
— Я и сам понимаю… Эх, не повезло мне с матерью!.. Но давайте лучше о другом поговорим.
И сразу же начался разговор о разных делах, в котором на этот раз и Колик участвовал на положении равного. И только я молчала… Сидела, слушала и чувствовала, что я чужая… И мне казалось, что и Яков Борисыч, и Ксения Захаровна, а может, и сам Олег, считают, что со мной ничего поделать нельзя. Вдруг я насмешливо и с вызовом проговорила:
— Жалко, что я не мужчина: тогда и для меня был бы открыт этот путь к спасению!..
Колик, Яков Борисыч и Ксения Захаровна сразу замолчали и старались не смотреть ни на меня, ни на Олега. Тогда он сказал:
— Говори, говори, здесь свои. Значит, ты считаешь, что тебя надо спасать?
Но я уже поняла, что именно сейчас и может произойти то страшное и непоправимое, чего я так боялась. Тем более что Яков Борисыч и Ксения Захаровна взяли бы, конечно, сторону Олега. И
