Года любви и дни печали

Московская элита
Собой увлечена.
И все в ней знаменито.
И всем вершит она.

В ней есть свои кумиры
И гении свои…
Роскошные квартиры.
Престижные чаи.

* * *

Одни по воротам целят.
Другие играют в пас.
Неважно, как нас оценят.
Важней —
Чем вспомянут нас.

* * *

Страна поменяла систему.
Система сменила господ.
И только при всех своих бедах
Остался российский народ.

* * *

Чтоб не было богатых никогда
Мы свергли их
Под гром оркестров медных.
Кого свергать, чтобы не стало бедных?
Пока нас всех не свергнула нужда…

* * *

Коллега болен самомнением
Он хроник…
Трудно излечим.
Когда располагает временем,
Своим, чужим, —
Не важно чьим, —
Он говорит, а мы молчим.

А если что-то вдруг напишет,
В восторге он от писанин…
Глядит на рукопись,
Не дышит:
«Ай, Тушкин, ай, да сукин сын!»

* * *

Деревья инеем покрыты.
И лес, понурившись, стоит,
Как будто холодок обиды
В своем молчании таит.

Еще нет снега…
Только иней.
И нет зимы, а стынь одна.
И ствольный град,
Казалось, вымер —
Такая в граде тишина.

Все впереди – снега, метели…
И лес несется в эту даль,
Уже предчувствуя веселье
Сквозь уходящую печаль.

* * *

Не поддаюсь я предсказаньям черным.
И все-таки, когда приходит ночь,
Я суеверьям уступаю в чем-то
И не могу предчувствий превозмочь.

Минует ночь…
И все пройдет, наверно,
Растают страхи заодно с луной.
Но как мне трудно быть несуеверным,
Когда не ты, а только ночь со мной.

* * *

Если женщина исчезает,
Позабыв, что она твой друг, —
Значит, мир ее кем-то занят.
До былого ей недосуг.

Если женщина пропадает,
Не веди с ней ревнивый торг.
Значит, кто-то другой ей дарит
Непонятный тебе восторг.

* * *

Мы все живем по собственным законам.
По вечным нормам чести и любви,
Где верят только правде да иконам,
Сверяя с ними помыслы свои.

Мы все живем по собственным законам.
И авторы их – совесть и народ.
Пусть власть когда-нибудь
Под думский гомон
Законы те своими назовет.

* * *

О, как порой природа опрометчива:
То подлеца талантом наградит,
То красотой поделится доверчиво
С тем,
За кого испытываешь стыд.

* * *

Хорошо в постели нежиться,
Когда спит голубизна.
А когда окно заснежится,
Я опять во власти сна.

Все я жду, что ты приснишься.
Где ты ходишь по ночам?
Мимо снов и мимо виршей,
Где тебя я привечал.

* * *

Поэзия в опале.
В забвенье имена.
О, как мы низко пали.
Как пала вся страна.

И что теперь мне делать
Без помыслов своих?
И вскинут флагом белым
Мой одинокий стих.

* * *

Нам Эйнштейн все объяснил толково,
Что не абсолютен результат.
И порою вежливое слово
Много хуже, чем привычный мат.

* * *

Уезжают мои земляки.
Уезжают в престижные страны.
Утекают на Запад мозги.
Заживают обиды, как раны.

Уезжают мои земляки.
Но былое ничем не заменишь.
От себя никуда не уедешь.
И несутся оттуда звонки…

* * *

Как девальвируется слово…
Забыв величие свое,
Оно сорваться с губ готово,
Как с колокольни воронье.

Им не спастись и не согреться.
И где оно – не все ль равно.
Коль золотым запасом сердца
Не обеспечено оно.

* * *

Близость познаешь на расстоянье,
Чтоб вернувшись, бережней беречь.
Я грустил о ней при расставанье
И дивился после наших встреч.

И всегда была разлука трудной.
Жил я так, теряя суткам счет,
Как река, что скована запрудой,
Нетерпеньем трепетным живет.

* * *

Безголосая певица
Исполняет пошлый текст.
Мир успел перемениться,
Если в этом есть эффект.
Если кто-то перепутал
Эту пошлость с красотой.
Если нравится кому-то
Вместо розы сухостой.

* * *

Мы – скаковые лошади азарта.
На нас еще немало ставят карт.
И, может быть,
Мы тяжко рухнем завтра.
Но это завтра.

А сейчас – азарт.

Фото

Детство, отрочество 1936–1943

Предвоенные и военные годы

Юность 1949–1961

^{Тверь – поэты Виктор Гончаров (в центре) и Александр Гевелинг}

^{Я в армии – с другом детства Евгением Беренштейном}

^{С другом юности Анатолием Ивановым}

Юность 1953-1971

^{Мне 25 лет}

^{Отчий дом. Отец, мама}

^{C близкими людьми. Город Тверь}

Уфа – Тверь 1972–1979

^{С юными читателями}

^{С Андреем Вознесенским в Твери}

^{Уфа. Хлеб-соль}

Москва – София 1974–1979

^{С друзьями-поэтами в Софии}

^{В редакции «Смены»}