Люди — не более,
Чем толпа живых мертвецов, порожденных умершими живыми.
Те, чей род
Плодовит героями, имеет союзниками гнилые кости.
А разумный человек,
Если он внимательно изучит блага этого мира,
Без покрывала, они для него
Яростный враг, переодетый другом.
Будучи великим грешником, Абу Нувас, тем не менее, надеялся на милосердие Бога, говоря, что он слишком жалкое создание, чтобы Он обратил на него свои взоры. Он писал:
Мой грех открылся мне в своей огромности
Но тотчас же, о мой Господь,
Я поставил его рядом с этим великодушием,
Которое тебе свойственно… и я увидел…
Твое великодушие больше.
Он был поразительным импровизатором даже для того времени, когда в образованной среде было принято выражать свои чувства в стихах, и его считают самым плодовитым гением арабской литературы. Масуди оставил его портрет: «Абу Нувас воспевал вино, его вкус и аромат, красоту, цвет, сверкание, и то воздействие, которое оно оказывает на душу. Он описал пышность пиров, внешний вид кубков и амфор, сотрапезников, утренние и вечерние возлияния… и сделал это со столь великим талантом, что, можно сказать, запер бы двери лирической поэзии, если бы ее область была менее обширной, если бы ее царство имело границы, и если бы возможно было достичь его пределов…».
Абу Нувас погиб от жестокого обращения, которому его подвергли члены рода Навбакт (один из представителей этой научной династии служил библиотекарем Харуна ар-Рашида), в адрес которых он написал оскорбительное стихотворение. Одни заявляют, что он закончил свои дни в тюрьме, куда попал из-за святотатственных стихов, другие — что он принял смерть от содержательницы кабака, что лучше сочетается с его характером.
Если этот любимый поэт и товарищ на вечерних пирах Харуна и сумел затмить прочих поэтоВ, то не смог вычеркнуть их из нашей памяти. Эти певцы городского уклада, «современные» по стилю и источникам вдохновения, вели такую же разгульную жизнь и питали такую же страсть к вину. Здесь можно вспомнить весьма популярного бродячего поэта Ибн Дибила, своего рода Вийона IX века, полного горечи и озлобления, или же Дик ал-Джинна (Петуха дьявола), который также посвящал свои строки вину.
Теперь поднимайся,
потому что она предлагает выпить свою непременную чашу;
так что лей свой напиток, свой драгоценный дар
— ничто иное, как свое вино.
Вино отомстило неотвратимой местью нашим шатким шагам.
Упомянем также о Муслиме ибн Валиде, этом богемном таланте, славившемся изяществом стиля и оригинальностью своей эротической поэзии. Часто цитируют эти принадлежащие ему строки:
Что есть жизнь, если не любить и не поддаваться
Хмелю от вина и прекрасных глаз?
Еще один поэт, Абу-л-Атахия, также был сотоварищем Харуна ар-Рашида, а в прошлом и его отца Махди. После беспутной жизни он стал аскетом и увлекся философской поэзией.
Юность, развлечения и слепота
Суть лучшая зараза, разъедающая человека.
Чтобы избежать зла, с ним нужно порвать.
Когда моя доля времени истечет,
Мне не хватит жалоб и рыданий.
Память обо мне сотрется; моя забытая
Любовь подарит другу друга.
Он также умел упрашивать и умилостивлять халифа правоверных:
Мой эмир так благороден, что люди, если могут,
Расстилают для него на земле ковры из своих щек.
На тебя могли бы посетовать наши верховые животные,
Они несут нас к тебе легко и без бремени;
Но покидают они тебя очень тяжело нагруженными.
Башар ибн Бурд, знакомец Махди и его двора, принадлежал к тому же поколению. Имея персидские корни, этот великий поэт писал на арабском и не скрывал своих симпатий к маздеизму и своим предкам. Хотя он не пользовался большим почетом, в значительной мере благодаря своим выпадам против арабов, его тем не менее терпели, считаясь с его великим талантом и высоким покровительством, которым он пользовался. В 783 г., когда Махди отвернулся от него, он был убит, а его тело сброшено в Тигр. Его чувственность, иногда близкая к непристойности, находила выражение в безупречной форме. Он воспевал любовь:
Да, клянусь Богом,
Я желаю быть околдованным
Волшебством твоих глаз.
Но в его стихах также присутствует мотив разочарования и печали:
Я плачу о тех, кто дал мне отведать вкус своей любви,
Потом, едва успев возбудить во мне желание, заснули […]
Между грустью и мною
Завязались долгие отношения,
Которые никогда не разорвутся,
Если только однажды не истечет вечность.
Список этих поэтов VIII–IX вв., которые смешивали мистику и эротику, страсть к вину и любовь к Богу, влечение к мальчикам и прекрасным рабыням, не забывая ни о разочарованиях жизни, ни о страхе смерти, можно продолжать долго. Наконец, вспомним об Аббасе ибн ал-Ахнафе, который стоял ближе всех к Харуну ар-Рашиду и чьими предками также были персы. Он воспевал куртуазную любовь и пользовался большим влиянием в Испании:
Ты рассказал мне о ней, о Саад, и этим распалил мою страсть.
Не прекращай, о Саад, и этим ты продолжишь свою речь…
Я питаю к ней горячее желание,
И мое сердце не знает никакого другого,
Горячее желание, какого нет ни в прошлом, ни в будущем.
Эта поэзия, которая во времена Харуна ар-Рашида была полна бьющей через край энергии, оставила
