химчистку. Ха-ха! Это будет моя страшная месть. Вот…
Я крался за ними. Если они сядут в лодку, то я побегу на Хомутовский мост, и когда они будут внизу проезжать, сверху бомбардирую синьорами-помидорами. Прямо на голову… Только с моста трудно убежать незамеченным. Димка может догнать и дать по шее. Ничего, побегу не в посёлок, к лесу. Спрячусь в кусты.
Но Димка и Лида пошли вдоль реки, к окраине Усмани. Я за ними… Они вышли за последние дома, пошли по берегу, по тропинке в кустах.
Начало темнеть. У нас ночи глухие, тёмные, ничего не видно. Для меня-то и лучше. Только ночь получилась не темной: луна взошла, засветилась, как лампочка.
Я посмотрел на луну. На ней мордочка нарисована, а сама она, как раскалённая сковородка. Конечно, это не мордочка, это разные кратеры, так потухшие вулканы называются. Но если не думать, что это потухшие вулканы, то на луне вроде бы настоящая мордочка нарисована. Весёлая. Подмигивает: мол, действуй.
И я стал действовать. Подкрался по кустам. Вообще-то интересно подслушать, о чём они будут говорить. Наверное, о любви. Вот смех! Интересно! Всё-всё подслушаю, на заборе буду писать: «Дима + Лида = любовь». Я их задразню. Жалко, Лидка в город уезжает. Она в Текстильный техникум после школы поступает. Хочет на технолога выучиться. Всё равно… Если будут целоваться, то я в этот момент в них помидорчиком и брошу. Лидка стояла, коса у неё… Стоит Лидка с Димкой, на луну смотрит и вздыхает. И так грустно говорит своему Димочке:
— Я счастливая, но мне почему-то грустно. Я рада, что еду, и мне не хочется ехать. Боюсь… Я ведь первый раз от мамы уезжаю. Страшно. Как я буду жить одна?
— Чего бояться? — ответил Димочка. — В городе тоже люди живут. Поступишь учиться.
— Там модные, — говорит она. — Городские. Нравится тебе моё новое платье? У меня одно такое модное…
Она стала показывать платье. Димка стал хвалить, говорить, что она в любом платье лучше всех…
Эх! Настроение только мне испортили. Ну, зачем она сказала, что у неё лишь одно такое платье, что она боится ехать и всё такое прочее? Наверное, мне-то было бы наплевать, в чём ехать в техникум поступать. Взять хотя бы даже мою маму, она уже старая, ей скоро тридцать пять лет, так она тоже как начнёт собираться в гости, то стоит перед зеркалом и спрашивает, идёт ей платье или нет. Разные такие вопросы задаёт.
Мне почему-то стало жалко Лидкиного платья… Если бы она не уезжала в техникум, тогда бы другое дело, но она уезжала… Эх, если бы она была в старом платье!
«Ладно, — подумал я. — Пользуйся моей добротой. Но Димочке твоему обязательно на новенькую рубашечку помидорчик брошу». Вот бы ему ещё в баян лягушку посадить! Он бы: «ти-ли, ти-ли», а лягушка: «ква-ква». Ух бы перепугался!
Я достал «бомбы» из карманов. Они сок дали. Но ничего… Брюки у меня закалённые.
Я подобрался поближе.
— Посмотри, какая красота — говорила Лида. — До чего Усмань хорошая! Самая красивая, самая любимая! В школе я этого не понимала.
Я высунул голову из кустов и посмотрел. Над лугом был туман, лес у моста, луна, на луне мордочка. В камышах птица кричала, как курица: «Ку-да? Ку-да?»
Лида продолжала:
— Я никогда так остро не чувствовала, что это моя Усмань. И куда бы я ни попала, дороже и ближе для меня, чем этот лес, наша река, моя Усманка, ничего не будет.
— Забудешь, — сказал грустно Димка.
— Нет! Всё, что кругом, — это я сама.
— И меня забудешь, — опять грустно сказал Димка.
— Тебя? — она посмотрела на него. Не видела, что ли? Подумаешь, Димка! Его Рыжим дразнят. Он картавит немножко… А у Лиды коса. Она отличницей в школе была.
И вдруг она поцеловала его в щёку. Громко чмокнула. Я даже растерялся. Птица в камыше замолчала на минуту, потом ещё громче закричала: «Ку-да? Ку-да?»
— Хочешь, не поеду? — сказала она. — Хочешь, останусь?
Такое сказать! Из-за рыжего Димки не поехать в техникум? Ненормальная!
Димка помолчал и ответил:
— Ты поезжай. Только про меня не забывай. Мне осенью в армию идти. Отслужу, ты учиться кончишь… Мы будем писать письма друг другу.
Больше я не мог слушать. Мне почему-то стыдно стало.
Я бросил помидоры в траву и пошёл домой. Может быть, Димка стоящий парень? Баян купил… Учится играть. Сразу-то никто не умеет играть. Я тоже хочу научиться играть на баяне. Только у меня инструмента нет, вот я Димке и завидую. Разве не так?
Проводы
Мама разбудила в шесть часов утра. Просыпаюсь я всегда с трудом. Долго лежу с закрытыми глазами. Мне хочется, чтоб про меня забыли, и тогда я ещё немножко посплю.
— Сынок, пора. Не успеешь на автобус, — сказала мама и поцеловала. Я сразу проснулся. Удивительное дело!
По радио тихо передавали музыку. Папа ещё спал, про Женьку и говорить нечего, она посапывала сладко. Захотелось залезть под одеяло, но я пересилил себя, побежал во двор к умывальнику.
Трава была мокрая и хрустящая.
Я забежал под навес, на столбе висел умывальник, я взял зубную щётку. За забором кто-то тихо пел песню про тайгу. Лида, я сразу узнал её голос. Тоже рано встала: к первому поезду боится опоздать.
— С добрым утром! — крикнул я.
— Коля, здравствуй! — ответила она. Она с той стороны забора поставила табуретку, залезла на неё.
— Давай поговорим о том о сём, — сказала она и подмигнула, потом засмеялась. — Поговорим?
Мне трудно было разговаривать: я чистил зубы.
— Я уезжаю, — сказала она. Волосы у неё были уложены на голове в высокую причёску, солнце било в волосы, и они точно светились. Интересно так…
— Ты мне писать будешь? Я попрошу, чтоб тебе дали мой адрес, ты мне обязательно напиши. Очень прошу, а то я буду скучать. Будешь писать, как вы тут живёте, кого ты видишь, кто с кем дружит?
— Ладно… — Я-то знал, кто её интересует, про кого она хотела, чтоб я ей писал, — про Димку.
— Меня никто провожать не будет, — вздохнула она.
— Почему?
— Не люблю. Потому что, когда провожают, это вроде навсегда. Ты без меня будешь скучать?
Сроду-то я не думал над таким вопросом — буду ли я скучать без неё? Но раз она спросила, то я кивнул головой, что буду. Я вдруг вспомнил, как однажды она подарила мне вечную ручку. Какая это была замечательная вечная ручка! Только я её потерял.
— Ты меня немножко проводишь? — спросила Лида.
— Ладно! — пообещал я.
