строгости существующего закона. А он – закон наш – умеет быть строгим, если создать определенные условия. И «папочка» твой – Денис Давыдов бравый – у меня тоже под колпаком, как Штирлиц у Мюллера. У меня на него бумаги накоплены на хорошие двадцать лет отсидки. Так что молодец, что не дергаешься. Остатки ума еще присутствуют в твоей прекрасной голове!
Он разглагольствовал в том же духе и дальше.
Сана молчала.
Она действительно – тут Славик прочувствовал абсолютно верно – ни о чем никогда не говорила своим. И причину муж назвал ту самую: стоило бы ей пожаловаться на то, как ведет себя Ростислав, братья ее не сдержались бы.
И что бы из этого получилось? Разве им кто-нибудь бы поверил, что они вступились за сестру? У нее никогда не было доказательств. А у Славика они имелись. Он сразу, как они зажили вместе, понаставил в квартире видеокамер. Зачем? Для семейной безопасности. Так он объяснял. А уж новую квартиру напичкал этими следящими глазками, как ювелирный магазин – да и то не всякий – обычно оборудуют.
Он объяснял, что это от воров. На случай ограбления.
Ну да. Как же! Это чтобы видеть, кто приходит к ней домой во время его отсутствия.
Эти же камеры зафиксировали бы факт мордобоя, если бы братья пришли к Ростиславу разбираться.
А уж про документы против Деньки… Тут ей вообще думать не хотелось. Становилось страшно до темноты в глазах.
Страх вообще постепенно стал одним из главных ощущений ее семейной жизни. А страх – самый верный убийца любви.
Когда-то в детстве она, любящая и с ходу запоминающая понравившиеся стихи, поразилась, прочитав творение ее любимого Киплинга[2].
Может быть, ум англосаксов и ковали всякие ужасы, но по себе Птича знала твердо: именно страх отключал в ней всякую способность мыслить и чувствовать себя живой. Не говоря уж об ощущении счастья и радости.
Праща и длинное копье… Конечно, в переносном смысле. Ну, какое-то оружие, какая-то сила в противовес угрозам мужа должна была бы найтись и на ее стороне.
Но какая?
Нанять кого-то, чтобы против Славы компромат собирал? Ну, это уже совсем край. Поступить так – значит стать как он.
Отвечать колкостями на его злые шутки? Противно ужасно. Не любила она обстрять отношения. К тому же всегда возникал вопрос: а что это, вообще-то, даст?
Ну, отвечу. Ну, разозлится сильнее. А плохой мир все равно лучше доброй ссоры…
Однажды, правда, она высказалась.
Не так давно.
Как раз после этого пышного юбилея Славиных родителей. Именно тогда, слушая гордый рассказ свекрови о том, как когда-то в воспитательных целях поступил с ней муж Боречка, увезя от нее сына, ужасаясь услышанному, она поняла, что не хочет дольше жить со Славиком. Не сумеет, и все. Он ведь во всем идет по стопам своего отца. И чем дальше, тем увереннее. Давит и давит…
Она, конечно, ничего не сказала, но решила: «С меня хватит. Я больше не могу».
Просто произнесла про себя эти короткие фразы. Без выводов и планов.
Но почему-то эти слова придали ей сил.
В общем, когда празднество завершилось, гости разъехались, Сана пошла умыться и привести себя в порядок перед сном, а возвращаясь мимо кухни, услышала, как свекровь, не таясь, в полный голос (она была навеселе и вообще – возбуждена праздником) спрашивает сына:
– Ну, сыночек, и когда твоя спящая принцесса родит нам наконец малыша? Мне пора маленького понянчить. Или вы детей делать не умеете? Столько лет все мимо да мимо…
Сана отчетливо ощутила протест и возмущение. У нее даже в висках застучало.
Почему это она должна родить «им»?
Почему это если свекрови «пора маленького понянчить», то она смеет рассчитывать на то, что невестка даст ей нянчить этого «маленького»?
Она вдруг представила, что они, Ростислав с мамочкой, забирают у нее малыша, чтобы «понянчить», забирают и не отдают. Гонят ее, вышвыривают, издеваются… Мол, сами вырастим, а тебя, дрянь такую, и подпускать близко к нашему ребенку не станем.
Сана, улыбаясь, широко распахнула дверь. Свекровь не ожидала ее увидеть. Она даже слегка вздрогнула.
– Хотите, стихи прочитаю? – ласково спросила Сана. – Насчет детей.
– Конечно, конечно, деточка, – источая мед нежнейшей любви к невестке, проворковала свекровь.
Сана начала:
Знаешь ты, как делают детей?..[3]
Последние строки Сана произнесла, глядя свекрови прямо в глаза.
– Ох, господи, твоя воля, – с деланым испугом всплеснула руками мама Славика.
Славик почему-то отреагировал совершенно спокойно. Видимо, не привык к ответным словам жены и сейчас внутренне собирался с силами, чтобы несколько позже ответить достойно…
Но так и не ответил. Вероятно, списал на последствия праздника. Не посчитал нужным.
Проехали…
А насчет детей…
Детей все не было!
Именно об этом молилась Сана каждый вечер перед сном. Только бы не было детей.
Потому что, если ребенок все-таки появится, муж наверняка сумеет сделать ее абсолютно и безвыходно несчастной до конца дней.
Он несколько раз требовал пройти обследование, чтобы выяснить причину бесплодия жены. Он уже так и говорил: бесплодие. Сам диагноз поставил. Правда, и врачи подтверждали: брак считается бесплодным, если после двух лет совместной жизни не происходит беременность. А они жили вместе уже гораздо дольше двух лет…
Все обследования показывали идеальное состояние здоровья Сабины Мухиной. Она рождена для материнства, и ничто не препятствует оплодотворению.
– Если и есть причина, то это причина психологическая, – в один голос утверждали врачи.
И тут они были правы. Психологическая причина имелась. И еще какая!
После того изнасилования она не испытывала от близости с мужем ни малейшего удовольствия, напротив, каждый раз ждала его действий с ужасом. И засыпала в его объятиях с ощущением кошмара.
И она умоляла, заклинала ребенка не появляться.
«Нет! Тут страшно, тут опасно!» – мысленно кричала она.
До поры до времени это почему-то срабатывало.
Однако годы шли.
Работая, общаясь с теми, кому могла доверять, Сабина чувствовала себя вполне довольной и счастливой.
Домой идти не хотелось.
Дома ждал пресс.
Она не знала, как мужу сказать, что хорошо бы им наконец расстаться, остаться друзьями, ценить друг друга и все такое…
Нет, тут даже страшно подумать, чем это может закончиться. Что он в этом случае изобретет, какие несусветные гадости подстроит ее родным.
Он, не скрываясь, проверял ее телефон. Она знала – да и как тут было не знать, – что в квартире все прослушивается…
Разве подобное существование можно назвать нормальной, естественной жизнью простого человека? Той самой жизнью, о которой каждый мечтает? Чтоб спокойно дома расслабиться, чтоб не думать над каждым словом: что может иметь последствия, а что обойдется…
