таки был показан и получил Гран-при. Так что справедливость в итоге торжествует, но хотелось бы, чтобы она побеждала как-то легче и быстрее, а, главное, вовремя. А у меня – вот странность – все приходит с опозданием, когда я уже этого не хочу. Может быть, кто-то меня этим испытывает?
В вопросах судьбы я – фаталист. Я считаю, что каждому предопределена своя программа, и ее нельзя ломать, это чревато трагедией. Быть верным собственной судьбе, найти свою нишу в мире. А я, как всегда, «плыву по течению». Я не люблю подталкивать судьбу. Это я Вам высказала мысли «вообще», то, что приходит в голову на сегодняшний день. Обнимаю Вас. Ваша Алла Демидова.
1992 год
Ремарка
17 января 1992 года – по приглашению Рашель Лорти полетела в Канаду.
В театре за меня в «Годунове», в «Пире», в «В. В.» играют другие. Вернулась в Москву 22 февраля.
В Квебеке поступила на курсы французского языка в университет «Laval». Стала ходить, вернее, ездить на машине (Рашель отдала мне свой «Мерседес») туда каждый день. Мне нравится университетская атмосфера, нравится молодежь, которая там учится. В библиотеке, в читальном зале можно взять магнитофон и кассету с французскими уроками. А главное, дома у Рашель основная практика. Вокруг меня никто не говорит по-русски. В самом городе есть знакомые с русским языком. Елена Палеолог (профессор университета) живет одна, ее брат и родственники остались в Париже.
Я вспоминаю это время спустя много лет, и оно мне кажется не таким наивным, каким я его воспринимала тогда.
Рашель Лорти – жена известного канадского актера. После его смерти ей достался дом под Квебеком, двое взрослых сыновей, которые жили вполне самостоятельно в городе, и больная мать, которую я так же ни разу и не увидела – она тоже жила где-то в другом месте. Может быть, даже в доме престарелых – на Западе это принято. Рашель также стала директором театрального фестиваля, каким был до нее ее муж. Год назад мы на этом фестивале отыграли «Федру», наше советское руководство отправило нас назад домой до конца фестиваля. А оказывается, «Федра» в конце фестиваля получила денежный приз, и Рашель его оставила себе. Разразился скандал. И, думаю, теперь она пригласила меня к себе в гости, чтобы дать понять окружающим, что между нами нет никакого конфликта.
На этот раз она мне устроила еще и мастер-класс в Монреале. Мне отдал свою квартиру ее знакомый актер, который тоже ходил на этот класс, где мы репетировали «Вишневый сад», и он изображал Лопахина.
В те годы я несколько раз приезжала в Канаду по разным случаям. Летом мы с Рашель ездили на ее дачу в озера в лесу. Ни души! Мы купались голые, обмазывались лечебной глиной и лежали на теплых валунах. Я ходила одна в заросший лес, а Рашель меня предостерегала, чтобы далеко я не заходила – могли встретиться медведи. Зимой в Квебеке мне нравились улицы, занесенные снегом. Дороги расчищались, но все равно оставался накатанный снег, а вокруг домов сугробы и только расчищенные тропинки к крыльцу. Иногда был такой мороз, что аккумулятор у машины надо было заряжать заново, благо, что почти у каждого входа было приспособление для этого. Но, не смотря на мороз, все бегали в коротких курточках и без головных уборов. Мне одна актриса в Монреале подарила осеннее пальто от «Sonia Rykiel», и я в нем проходила весь холодный месяц. Да и сейчас я его ношу, когда выхожу выгуливать своих собак.
Мне нравится Канада – такая очищенная Россия по природе. Вернее, Россия, которую я себе представляю. У меня там много друзей осталось. Но почему-то я перестала туда ездить. Так бывает…
Письмо
Дорогой Том! Здравствуйте! Конечно, странно писать Письмо, когда можно снять трубку и поговорить, но – с другой стороны – по телефону не наговоришься. С чего начать? Я не хотела ехать в Канаду, между нами, – устала, было много дел в Москве, не люблю перелеты и чужие дома, т. е. чужие дома, когда там надо долго жить, потому что нарушаешь этим привычный распорядок и у тех, у кого живешь, и для себя тоже. Но… Я рада, что приехала. Во-первых, французский язык – немного сдвинулся с мертвой точки, во- вторых, много общаюсь с актерами. Это «ателье», как здесь называли мою работу в Монреале, возникло чисто импровизационно, чтобы дать мне немного подработать. И я, слава Богу, заработала 3500 канадских долларов, но что-то потеряла, что-то потратила, и теперь при обмене на американские доллары у меня оказалось 1600$. Это неплохо. С ними я и еду в Москву.
Первое «ателье» было с профессиональными старыми (в смысле – опытными) и известными в Канаде актерами. Нужно было их чем-то удивить, потому что все, что касается обычной профессии – они знали. И я удивила – стала рассказывать о методологии психической энергии в театре. Я знала, что они не знали об этом ничего, ведь это моя система. В письме, к сожалению, об этом не расскажешь, что нужно рассказывать долго, но что это такое – вот вам пример: в начале нашего века в Индии жил замечательный факир, который на глазах у тысячной толпы поднимался по веревке в небо. Англичане сняли этот сюжет на пленку в кино и когда стали смотреть на экране, то увидели, что факир сидит в спокойной йоговской позе, рядом с ним виток веревки, а вся толпа смотрит в небо. Экран не передает эту психическую энергию. И это не гипноз. Один англичанин, к примеру, в толпе индусов видел, что факир поднимается в небо или группа англичан в этой же толпе – не ясно. А когда факира привезли в Англию – ни один англичанин не увидел, как факир поднимается в небо. Отсюда много выводов: корни культуры в разных странах, манера, влияние театра в разных странах – разная, эта энергия может идти, а может ее что-то заслонять и т. д. и т. д.
Я разработала методологию и упражнения для «выхода» этой энергии. Одно время мы работали вместе с одними учеными, у которых был аппарат, измеряющий эту энергию. Они работают в каком-то закрытом институте, где изучают космос и разрабатывают, например, метод телепатического общения с космонавтами в случае отказа всякой технической связи с землей.
Том, дописываю Письмо в разное время и в разных обстоятельствах, иногда в машине – поэтому пишу плохо.
Я люблю «плыть по течению», т. е. не сопротивляться обстоятельствам. Стараюсь не жаловаться. Здесь, в Канаде, иногда меня посещала мысль: «зачем я здесь? И кому я здесь нужна?» Но, с другой стороны, эти же вопросы могу задать и у себя дома, как, впрочем, и в любом другом месте.
Книги, работа – своего рода наркотик, который нас спасает от наших мыслей. Профессия меня заставила быть устремленной, поэтому в каждом «деле» я слишком погружена и, в конце концов, видимо, живу для себя в каком-то выдуманном мире.
Теперь о вечере с Клер Блюм. Я рада, что Вы будете моим агентом в этом деле. Я Вам полностью доверяю, поэтому делайте, что посчитаете нужным. Единственно, проследите, пожалуйста, чтобы на афише наши имена были вровень. Я себя считаю не ниже ни Клер Блюм, ни кого бы то ни было. Хотя и не очень высокого мнения о себе. Конечно, хорошо, что остановились на Цветаевой и Ахматовой – разные судьбы, разная мелодика и ритмы в стихах. Не думаю, что нам надо с Клер читать одно и то же, но если что-то и совпадет, то будет неплохо. Думаю, что это надо делать нам в вечерних (строгих) платьях и как-то оформить сцену. Предположим, черные кулисы, черный задник, две большие фотографии Цветаевой и Ахматовой и, может быть, по какой-то одной символической детали от каждой: например, ветка рябины или бузины (обязательно с красными ягодами) от Цветаевой и кружевная шаль, брошенная на старое кресло, от Ахматовой. И, конечно, музыка. Я подумаю.
Том, Письмо заканчиваю, – бегу на спектакль, а там – ужин и т. д. и т. п. Я потратила по карточке не то 33, не то 37 долларов. Постараюсь впредь записывать, чтобы не перейти за черту. Обнимаю Вас. Кланяйтесь Виде.
Письмо
Дорогой Том! Я опять в Афинах. Помните, я Вам звонила в феврале из Квебека, говорила об «Электре» в постановке Любимова для открытия огромного культурного центра «Мегарро» в Афинах. Они даже приурочили к открытию фестиваль, который так и назывался «Электра». Тут и балет Григоровича, и опера Штрауса «Электра», и наш спектакль. Премьеру сыграли 20 мая.
После Финляндии, где мы в Хельсинском городском театре играли, как всегда «Годунова», весь апрель репетировали в Москве «Электру». Трудный вопрос всегда в современных прочтениях трагедий – как играть хор, это ведь не опера. Хотя древние именно пели. Любимов пригласил балетмейстера из Белграда.
