Он пытался влить в этот театр новую струю, привел с собой своих учеников – молодых актеров – Митровицу, Фонтана, Валери Древиль. Он решил, что Федру я буду играть на русском – ведь она иностранка среди греков. Хотел построить спектакль на жестком соединении культур, манер исполнения, разных актерских школ и разных языков.
Для того чтобы было удобно репетировать, я должна была выучить французский язык. Я приехала в Париж. Витез оплатил мои занятия французским в специальной школе для иностранцев, оплатил проживание. Каждый вечер я ходила смотреть спектакли «Комеди Франсез», сидела на месте Витеза в первом ряду амфитеатра. Иногда приходил он, с ним смотреть было интереснее – время от времени я могла что-то спрашивать. Ну, например, мы смотрели «Много шума из ничего» – спектакль, поставленный до Витеза. Спектакль – изумительный, куртуазный, с костюмами Джи Вань Ши, выполненными в стиле 20-х годов, – льющиеся крепдешины, аккуратные прически, смокинги.
В «Комеди Франсез» почти всегда бывает два занавеса – один постоянный, а второй – сделанный для конкретного спектакля. И вот в начале спектакля в складках второго, шелкового занавеса, кто-то копошился. А когда он полностью открылся, стало видно, что это один из героев в облике английского лорда целуется со служанкой. Его играл удивительный актер Жак-Люк Боте. Когда по роли он падал на колени, чувствовалось, что у него болят ноги. Я подумала: «Даже не забыл про английскую подагру!» На поклонах он хромал больше, чем в спектакле. Я спросила Витеза: «Это актерский принцип – выходить на поклон в роли?» Мне это понравилось, я и сама часто думала: «Как странно – сыграл трагедию, а потом улыбчиво кланяешься, мол, „спасибо за аплодисменты“. Но Витез ответил: „У него рак и метастазы в ногах. Он доживает последние дни…“ Потом, слава Богу, Жак-Люк Боте играл еще долго, сыграл у Витеза в „Лорензаччо“, но мизансцены у него были статичные. Спектакль вообще был статичный.
…Жак-Люк Боте пережил Витеза и вместо умершего Фонтана играл Арбенина в «Маскараде» в постановке Анатолия Васильева, сидя уже в инвалидной коляске. На рисунок роли и всего спектакля это очень ложилось и воспринималось как дополнительная краска.
Витез всегда работал с художником Яннисом Коккосом. Для его последнего спектакля в «Комеди Франсез» – «Жизнь Галилея» – Коккос придумал удивительное оформление: около левых кулис были декорации средних веков, и действие в средневековых костюмах развивалось только там. Но мимо этих кулис, через всю сцену, по диагонали проходили какие-то странные люди в современных серых плащах. Постепенно действие переходило в центр, где были декорации 19 века, и, наконец, заканчивалось у правой кулисы, среди современных домов. И становилось понятно, что мужчины в серых плащах – это те, кто сегодня следит за наукой и за искусством. Думаю, Антуан Витез воспользовался этим образом, зная не только историю Франции, но и советские дела. Ведь одно время он был членом Коммунистической партии Франции, но после 20 съезда, как многие на Западе, вышел из нее. Впрочем, думаю, что коммунистом он стал скорее из-за своего философского восприятия жизни.
Когда я посмотрела все спектакли «Комеди Франсез», Витез решил меня познакомить с труппой. За кулисами этого театра намного интереснее, чем в фойе, – ведь здание строилось для Мольера. Все осталось как при Мольере: в репетиционных залах и гостиных стоит мебель того времени, висят картины, на лестницах между этажами стоят мраморные скульптуры знаменитых актеров прошлого. Даже гримерные у sosieters – основных актеров – состоят из двух комнат со старинной мебелью: комната для гримирования и комната для гостей. А в кабинете Витеза – кабинете Мольера – даже таз для умывания 18 века.
И вот, в одной из гостиных Витез устроил в мою честь прием с шампанским. Пришли только мужчины. Пришел Фонтана, Жак-Люк Боте, пришли все прекрасные актеры «Комеди Франсез», кроме… женщин. Из актрис пришла только Натали? Нерваль, но она русского происхождения и в нашей «Федре» должна была играть Кормилицу. Витез понял эту «мизансцену» и сказал: «Алла, в „Комеди Франсез“ „Федра“ не полу чится. На этой сцене все-таки главное – сосьетеры, а они не хотят пускать чужую актрису на свою сцену. Давайте сначала сделаем это с русскими, а потом перенесем в „Одеон“, где часто играют интернациональные труппы».
Антуан Витез приехал в Россию и, с моей подачи, в репетиционном зале «Ленкома» отбирал московских молодых актеров. Работал он быстро, потому что его ждали в других местах. И каждый раз он сообщал мне свою занятость, чтобы вместе выбрать отрезок времени для репетиций.
Вот, например, записка Витеза ко мне, написанная еще в 1987 году: «Алле. Моя жизнь: Paul Cloudel „Le Soulier du Saten“. Репетиции с 1 марта 1987 по 9 июня 1987. Авиньон. Торонто. Афины. Сентябрь – „Отел- ло“ в Монреале. Октябрь, ноябрь, декабрь – работа в „Шайо“. Январь – Брюссель. Но обязательно встретимся в этом году. Художником утвержден Яннис Коккос, композитором – Жорж Апержмис, художником по свету – Патрис Тротье…» В конце он добавляет: «Нам достаточно будет месяца сценических репетиций».
Странно, но я почти не помню распределения ролей. Помню, что Ипполита должен был играть Дима Певцов и какая-то совсем молоденькая актриса – Арикию. Для Витеза было важно, что Арикия очень молода. Помню, как в перерывах между прослушиваниями Витез приходил ко мне, благо, что мой дом был рядом. Я кормила его обедом, а потом он часа полтора спал на диване в нашей гостиной. Советская театральная система тогда была очень неповоротлива, все надо было согласовывать, а Витез мог приезжать в Москву не больше чем на неделю. И тогда он работал сутками.
Идея всегда притягивает талантливых людей – Наталья Шаховская принесла нам новый, прекрасный перевод «Федры». Витез сказал, что этот перевод почти адекватен александрийскому стиху Расина. Яннис Коккос и художник по свету Патрис Тротье сделали макет, гениальный не только по конструкции, но и по свету. Источник света должен был быть один – сверху, такой же яркий, как солнце. Для Витеза было очень важно это сценическое решение. Древнегреческая трагедия, как известно, развивалась от восхода до заката. И вот в начале «Федры» появлялись косые лучи восходящего солнца. Кулис не было, выход один – сзади, в глубине, почти в углу. Я должна была выходить из угла и идти, крадучись, по еще темной стене. Знаменитый монолог Федры – ее обращение к Солнцу (ведь она внучка Солнца) произносился, когда свет над головой – в зените. Перед смертью Федры освещалась стена, противоположная той, что была в начале. Солнце садилось, и Федра умирала вместе с ним.
У меня сохранилась кассета, на которую Витез начитал все монологи Федры по-французски. Читал он размеренно, с красивой цезурой в середине. Каждая строчка – накат океанской волны. И даже потом, когда мы решили работать на русском, он хотел сохранить дыхание александрийского стиха, его тяжелую поступь. Он был очень музыкальным человеком – недаром писал стихи, для него было важно найти музыку текста. Мизансцены же диктовала сценография Коккоса.
…Тема Федры меня притягивала к себе давно, задолго до Витеза и еще до начала репетиций с Романом Виктюком. Как-то, когда мы с Высоцким уже репетировали «Игру для двоих» Тенесси Уильямса, я попросила его записать все мужские монологи из «Федры» Расина. Записали мы все это на плохой маленький магнитофон, правда, кто-то из радистов «Таганки» сказал, что запись можно очистить. Мне тогда пришло в голову сделать такой спектакль: на сцене – одна Федра, а другие персонажи существуют только в ее сознании, их голоса звучат в записи. Я в то время и не подозревала о «Медее» Хайиера Мюллера, а ведь у него Медея тоже все действие разговаривает с воображаемым Ясоном. Видимо, эта идея внутреннего монолога героини с другими персонажами носилась в воздухе.
Прошло несколько лет, и я рассказала о своем замысле Витезу, отдала ему пленку с голосом Высоцкого. Она так и осталась у него. После его смерти я спрашивала о ней его близких, но никто ничего не знал. Может быть, ее еще можно найти?..
Как-то раз Витез приехал в Москву с Яннисом Коккосом и художником по свету Патрисом Тротье. Наше Министерство культуры предложило им выбрать для «Федры» любую театральную сцену. Они посмотрели ефремовский МХАТ, «Ленком» и остановились на Театре Пушкина, решив сыграть «Федру» в память Таирова и Коонен. Потому и макет Коккос сделал как бы треугольный, сильно уходящий в глубину – ведь сцена Театра Пушкина тоже очень глубокая. Но осветительного прибора для «яркого солнца», которое нужно было в спектакле, в Москве не оказалось. Поскольку другом Витеза был тогдашний министр культуры Франции Жак Ланг – договорились, что Министерство культуры Франции подарит Театру им. Пушкина осветительный прибор, который послужит солнцем для «Федры».
Переговоры между двумя министерствами культуры велись долго. У меня в бумагах нашлась записка от Антуана, переданная через французское посольство в Москве:
«23 апреля 1990 года. Как согласовано во время нашей командировки в Москве (12–15 апреля),
