посреди коридора, нисколько не удивил Татьяну, видимо, после неимоверного удивления, которое она испытала у себя на даче, ничто другое уже не могло произвести на нее особого впечатления. Она протянула Юле пакет и сказала:
– Тут плащ. Ты его забыла.
Юля бросила пакет на комод и спросила невестку чисто из гостеприимства:
– Чаю хочешь?
Татьяна нервно отмахнулась рукой, дескать, кому нынче до чая. Поскольку Юля и сама никак не могла допить до конца чашку, согласно кивнула, отставила ее в сторону и сразу перешла к делу:
– Вот скажи мне, Танька, как ты могла не заметить, что возле тебя трется другой человек? Ну не мог же Родион знать все тонкости вашей с Эдиком жизни! Неужели он ни разу ни в чем не прокололся?
Татьяна немного помолчала, потом зачем-то потянулась за только что отодвинутой хозяйской чашкой, с неприличным бульканьем допила из нее то, что в ней осталось, и сказала совершенную, с Юлиной точки зрения, ерунду:
– Понимаешь... тут такое дело, он не мог проколоться...
– То есть как это не мог?! – возмутилась Юля. – Прости, конечно, но не станешь же ты утверждать, что Родион даже в постели ничем не отличается от твоего мужа?
– Честно говоря, немного отличается...
– Ну так вот! Можно было бы и призадуматься, к чему бы вдруг его потянуло на разнообразие!
– Во-первых, разнообразие в таких делах бывает очень даже полезным... – деревянно проскрипела Татьяна, – но дело вовсе не в этом...
– А в чем?!
Татьяна задеревенела окончательно и голосом мальчика Буратино ответила:
– В том, что я к этому уже привыкла.
– К чему?! – удивилась Юля, которая, в отличие от невестки, способности удивляться еще не утратила.
– К разнообразию...
– То есть ты хочешь сказать, что покойный Эдик...
– В общем, так! – Татьяна перебила Юлю, резко рубанув рукой воздух. – Хватит ходить вокруг да около. Давай называть вещи своими именами! Ты удивляешься, почему я не смогла отличить Родиона от Эдуарда, а я не могу поверить, что ты за всю свою супружескую жизнь ни разу не заметила подмены!
– Это в каком смысле? – совершенно севшим голосом, ничуть не лучше буратиньего скрипа Татьяны, спросила Юля. Она вдруг поняла, что сейчас услышит нечто еще более кошмарное, чем то, что повергло ее в ужас на Танькиной даче. Ей уже хотелось отказаться от разговора и куда-нибудь спрятаться от новостей, которые, скорее всего, раздавят ее в окончательную лепешку. Если бы это было возможно, она с удовольствием забралась бы в какой-нибудь из ящиков пресловутого комода и закрылась бы изнутри на ключ. Но Татьяна не догадывалась о комоде, а потому, как всякий воспитанный человек, поспешила ответить на заданный вопрос:
– В прямом! Братья Кривицкие постоянно менялись женами, то есть нами. Я вообще не могу четко определиться, с кем я прожила больше: с Родионом или с Эдуардом.
– Это в каком же смысле? – опять повторила Юля, потому что Татьяна несла такую дичь, на которую ничем другим не ответишь.
– Вот только не надо прикидываться дебилкой! – взревела Татьяна. – Здесь, кроме нас с тобой, никого нет, а потому и стесняться некого.
Юля продолжала удивляться тому, что говорила невестка. Кроме того, логика подсказывала ей, что, если Татьяна не знает точно, с кем жила все эти годы, получается, что и она тоже... а этого никак не может быть, потому ей совершенно нечего стесняться. Она так и сказала:
– Я не стесняюсь...
– Ну и отлично, – устало отозвалась Татьяна и снова потянулась за чашкой, которая уже была пуста.
– Тебе налить? – опять спросила Юля, но невестка, странно проигнорировав вопрос, сказала:
– Нам с тобой, нормальным людям, не близнецам, их понять вообще невозможно! Они... будто один человек в двух экземплярах!
– Ну не до такой же степени, – начала Юля, которая величину этой степени уже не раз обдумывала.
– До такой! До полного абсурда! Я ведь еще на вашей с Родионом свадьбе поняла, что Эдик влюблен в тебя, а меня к сердцу прижимает, чтобы никто его в преступной любви к новоиспеченной жене брата не заподозрил. Ты, конечно, спросишь, чего я тогда от него не сбежала... А потому, что была влюблена! И еще потому, что понимала: ты навсегда занята. Кроме того, я уже тогда знала о привязанности братьев друг к другу, а потому догадалась, что Эдик никогда не устроит Родику подлянку, и насчет тебя я могу быть абсолютно спокойной. Главная моя задача в те времена заключалась в том, чтобы Эдик не сменил меня на какую-нибудь сексапильную блондинку или роковую брюнетку. Я лезла вон из кожи, что, как потом оказалось, было совершенно излишне.
Юля хотела опять спросить: «Это в каком же смысле?» – но подумала, что Татьяна обидится, и не спросила вообще ничего. Этот ход оказался тактически верным, так как без всяких просьб Юля услышала продолжение.
– Понимаешь, Эдику было все равно, с кем спать и на ком жениться, раз уж на тебе не получилось, – с большим надрывом сообщила Татьяна. – Я для него была заменителем, эрзацем... Я его любила, а потому была согласна и на это, а потом... потом... В общем, я даже не могла предположить, насколько братья друг для друга готовы на все...
После эдакого заявления вопрос «Это в каком же смысле?» все же вырвался у Юли сам собой, а ладони почему-то стали неприлично мокрыми. Она долго вытирала их о джинсы, чтобы не смотреть на Татьяну, которая явно подошла к кульминационному моменту повествования. И она действительно подошла.
– В общем, Юлька, однажды мне показалось, что с Эдиком что-то не так. Вроде и Эдик, и в то же время не он. В каких-то пустяках путается, элементарное забывает. Я даже спросила, все ли с ним в порядке, а он... – Татьяна замолчала и вдруг резко перешла на другое: – Налей-ка мне все-таки чаю...
– Обойдешься! – рявкнула Юля, которая уже все поняла и жаждала уже не столько дальнейшего рассказа, сколько определенных разъяснений. – Лучше говори, Танька, что тебе сказал Родион, когда ты поняла, что он – не Эдик!!
– Хорошо! – по-деловому согласилась Татьяна. – Он сказал, что не мог не уступить свою жену брату хоть на пару ночей, потому что тот дико страдает и он, Родион, совершенно не может этого переносить.
– Ну а ты что? – тоже по-деловому спросила Юля.
– А я сначала предложила ему «выйти вон», на что он мне ответил, что выйти, конечно, может, но кому от этого будет лучше: ему придется спать где-нибудь на вокзале, а мне – в простывшей постели.
– А ты?
– А я спросила: не смущает ли его то, что я чужая жена? Он ответил, что не смущает, потому что он пошел на это сознательно, чтобы помочь брату выйти из состояния депрессии, в которое тот впал. А поскольку они с Эдиком почти единое целое, чего не близнецам, конечно, не понять, выбор брата он в общем и целом одобряет, и я ему нисколько не противна.
– А ты? – однообразно продолжила Юля.
– А я спросила: не приходит ли ему в голову, что противно может быть мне? Он совершенно спокойно ответил, что мне противно быть не может, потому что анатомически они с братом совершенно одинаковые, а что я предпочитаю в постели, он у Эдика выспросил и готов это проделать, а потом поделиться с братом своими собственными находками.
– И ты, конечно, согласилась, гадина?! – в истерике, которая давно зрела в ее организме, выкрикнула Юля.
Татьяна соскочила с табуретки, на которой сидела, и крикнула не менее громко, чем Юля:
– Да! Согласилась! И ты бы согласилась, если бы твой муж все время косил глазом в другую сторону, а потом вдруг к тебе пришел другой, точно такой же, и предложил взамен себя! Я подумала: а вдруг этот меня полюбит?! Мы тогда просто поменяемся партнерами, и, главное, никто этого не заметит!
