письменному столу.
Я же продолжил изучение бумаг на стене. Благодарность от американского Красного Креста за активное участие по привлечению доноров, еще одна благодарность от какой-то больницы за помощь в уходе за пострадавшими детьми, учительское удостоверение добровольной организации по ликвидации безграмотности... Где эта женщина выкраивала время для столь обширной деятельности? Ведь у нее была служба, дополнительные дежурства, обязательная общественная жизнь по месту работы да еще и личная жизнь. Может ли такое быть, размышлял я, что у этой прелестной женщины не было никакой личной жизни? Сколько можно блуждать в темноте, тыкаться как слепой котенок?
— Нашла ее записную книжку с телефонами и адресами, — объявила Синтия.
— Кстати, ты получила мою рождественскую открытку? Где ты сейчас обитаешь, интересно знать?
— Брось, Пол. Твои дружки в управлении наверняка перетрясли мое досье, чтобы доложить тебе, чем я занималась последний год.
— Ошибаешься, Синтия. Трясти досье неэтично. Это не занятие для профессионалов.
— Прости.
Она положила записную книжку Энн Кемпбелл в свою сумочку, подошла к автоответчику и нажала кнопку.
Из аппарата донесся голос:
— 'Энн, это полковник Фаулер. Вас ожидают сегодня в доме генерала. Приезжайте, как только сдадите дежурство. — Полковник говорил неофициальным тоном, как бы даже по-свойски. — Миссис Кемпбелл приготовила завтрак. Впрочем, вы, наверное, сейчас спите. Будьте добры, позвоните генералу или миссис Кемпбелл, когда встанете'.
Щелчок, голос пропал.
— Может, она сама себя убила? — сказал я. — На ее месте я так бы и сделал.
— Ей было бы нелегко это сделать. Как-никак дочь генерала. Кто это — полковник Фаулер?
— Думаю, адъютант начальника базы... Как тебе запись?
— По-моему, сообщение достаточно официально. Слишком, правда, фамильярные нотки, но без особой теплоты.
Просто выполняет поручение, звонит забывчивой дочери своего начальника. Он выше ее по званию, но она все-таки дочка его босса. А тебе?
Я подумал и ответил:
— Похоже, звонок подстроенный...
— Как это? Чтобы запутать следы?
Я снова включил автоответчик, и мы прослушали всю запись заново.
— Мне уже черт-те что мерещится, — сказал я.
— А может, и не мерещится...
Я подошел к телефону, набрал номер канцелярии военной полиции. Полковник Кент был у себя, меня соединили с ним.
— Мы все еще в доме потерпевшей, — проинформировал я. — Вы уже сообщили генералу?
— Пока нет, не сообщил... Жду капеллана.
— Билл, через несколько часов каждая собака будет знать о происшедшем. Пожалуйста, проинформируйте родителей погибшей. Попробуйте обойтись без бумаг с формальным соболезнованием и телеграмм.
— Пол, мне тут дыхнуть некогда... А капеллан едет...
— Хорошо, хорошо. Вещи из ее кабинета перевезли?
— Все сложили в пустом ангаре на Джордан-Филдз.
— И еще вот что. Пришлите сюда несколько грузовиков и взвод своих молодцов, таких, кто умеет работать и держать язык за зубами. Надо очистить ее дом. Вывезти все — мебель, ковры, книги, холодильники, — вплоть до электрических лампочек, сидений в туалете и еды. Предварительно пусть все сфотографируют, а в ангаре вещи расставят примерно так, как здесь.
— Вы с ума сошли, Пол!
— Сам знаю. Скажите своим, чтобы работали в перчатках. А эксперты пусть снимают отпечатки, как положено.
— Зачем вам требуется разорять весь дом?
— Билл, наша юрисдикция здесь не распространяется, а я не доверяю мидлендской полиции. Когда она сюда прибудет, изымать ей будет нечего, кроме как обои со стен. Поверьте, так будет лучше. Преступление совершено на территории закрытой военной базы. Все законно, не сомневайтесь.
— Ничего тут законного нет.
— Мы работаем, как я считаю нужным, полковник, иначе я выхожу из игры.
Последовала продолжительная пауза, потом в трубке раздалось ворчание, отдаленно похожее на «о'кей».
— Кроме того, пошлите в город офицера, пусть он договорится с телефонной компанией, чтобы они отключили ее домашний аппарат и звонки направляли по служебному номеру. Нет, лучше дайте номер
