стол с едой и легкой выпивкой (хотя в эти минуты хочется чего-нибудь покрепче). Это, конечно, не поминки, а просто повод еще раз поговорить о покойном и поделиться о нем воспоминаниями в кругу близких людей.
По дороге к церкви я все время думал о решении Этель нарушить традиции и побыть подольше рядом со своим покойным супругом.
— Так любезно с твоей стороны предложить свои услуги, — заметила Сюзанна.
— Я вообще очень любезный человек, — буркнул я.
Сюзанна на это ничего не ответила, а чуть погодя спросила:
— Ты будешь плакать на моей могиле?
Вероятно, предполагалось, что я немедленно дам утвердительный ответ, однако мне надо было подумать.
— Это будет зависеть от обстоятельств, — наконец ответил я.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, например, если мы разведемся…
— И все равно ты мог бы поплакать на моей могиле. Я бы плакала даже в том случае, если бы мы были в разводе несколько лет, — убежденно сказала она.
— Говорить-то легко. А много бывших жен ты видела на похоронах мужей? Брачные узы могут уцелеть, а могут и порваться. Вот кровное родство — это навсегда.
— Ты что, итальянец, что ли? — со смехом поинтересовалась она.
— Что ты сказала?
— Ничего… кстати, недавно ты посоветовал двум твоим ближайшим родственникам — если точнее, отцу и матери — убраться куда подальше.
— И тем не менее они придут на мои похороны, а я — на их. Мои дети будут и на твоих, и на моих похоронах. А вот что касается нас с тобой, это еще неизвестно.
— Я на твоих буду. Можешь мне поверить.
Тема разговора была мне не по душе, поэтому я сменил ее.
— Ты думаешь, Этель, оставшись одна, будет нормально чувствовать себя в сторожевом домике? — спросил я.
— Я буду навещать ее почаще. Мы можем приглашать ее к обеду несколько раз в неделю.
— Хорошая мысль. — Хотя, если честно, я так не считал, поскольку прекрасно обошелся бы и без ее общества. А как человека, конечно, мне ее искренне жаль, хоть она и социалистка. Наверное, ей было бы лучше жить с ее дочерью-республиканкой, но вряд ли это возможно.
А еще я заметил, что на похоронах Уильям Стенхоп все время присматривался к Этель, словно прикидывал, какой размер гроба подойдет ей. У меня не было сомнений, что в ближайшие дни Уильям обратится ко мне с просьбой поговорить с Этель и посоветовать ей покинуть дом у ворот. Он наверняка вынашивает планы сбыть этот домишко какому-нибудь удачливому художнику за четверть миллиона долларов. А если речь зайдет о том, чтобы продать поместье тому же Белларозе, то, как я и говорил Джорджу, Уильям будет готов выгнать из него всех оставшихся слуг (он и их бы продал, если бы была возможность).
Естественно, я заверю своего тестя, что сделаю все возможное, чтобы выбросить Этель на улицу, а на самом деле поступлю наоборот, так же как сделал с Джорджем пару дней назад. Уильям Стенхоп — порядочная свинья, он настолько самовлюблен, что воображает, будто я буду бесплатно помогать ему обогащаться, потому как я муж его дочери. Ну и скотина!
— Отец с матерью неплохо выглядят, — заметила Сюзанна. — Загорелые, стройные.
— Хорошо, что нам удалось с ними увидеться.
— Они собираются задержаться еще на три-четыре дня.
— Почему не больше?
Она искоса посмотрела на меня. Я понял, что мне не доверяют. Я пока не послал Уильяма или его жену к черту, как собирался. Возможно, это и к лучшему, потому что этот скандал осложнит и без того запутанные отношения с Сюзанной.
Мы подъехали к церкви — Сюзанна открыла дверцу машины.
— Это так трогательно, — сказала она, — то, что Этель задержалась там. Они же были вместе почти полвека, Джон. Таких браков сейчас не бывает.
— Не бывает. Ты знаешь, почему мужья умирают раньше жен?
— Нет. Почему?
— Потому что они стремятся к этому.
— Ладно, до встречи. — Сюзанна вышла из машины и направилась к церкви. А я поехал обратно на кладбище.
Конечно, похороны — это всегда повод для раздумий. Еще бы, если нужно доказательство того, что вы смертны, то лучшего, чем эта яма в земле, не найдешь. Поэтому вы начинаете размышлять, как встретите свой последний час, как прожили свою жизнь, имеется ли в ней хоть какой-нибудь смысл. Ведь Хеннингс и его сподвижники избавили вас от страха перед адскими муками и не обещают никакого рая. Тогда какая разница, что вы делали на земле? Я-то еще не потерял этого смысла, я все еще верю в добро и зло и, нимало не смущаясь, скажу, что верю и в существование цветущих райских садов. Я знаю, что Джордж уже там, хоть Хеннингс и забыл упомянуть об этом в своей речи.
Покончив с этими размышлениями, человек задумывается, достаточно ли хорошо ему живется на земле. Я пока еще могу вкушать радости жизни, но отчетливо помню те времена, когда мне жилось лучше — в моем доме. Поэтому встает извечный вопрос — переезжать ли в новый дом или пытаться отремонтировать старый?
Я въехал в ворота кладбища и проследовал к участку Стенхопов. Вот ведь как получается, Стенхопы, которым при жизни нужно было так много земли, после своей смерти все разместились на одном акре, и даже еще осталось свободное место.
Не доезжая до свежевырытой могилы, я остановился и увидел, что могильщики уже почти засыпали ее землей. Этель куда-то исчезла.
Я вылез из машины и направился к могильщикам, намереваясь спросить у них, где Этель. Однако на полпути я повернул к южной части участка Стенхопов, туда, где уже давно выстроились ряды могильных плит из розового гранита.
Этель Аллард стояла спиной ко мне перед могильным камнем с надписью — АВГУСТ СТЕНХОП.
Я сразу почувствовал, что вторгаюсь в частную жизнь другого человека. По правде сказать, я оказался здесь не случайно, я подозревал, что Этель должна была пойти именно сюда. Прежний Джон Саттер наверняка спрятался бы в кусты и стал ждать, однако теперь вместо этого я сказал:
— Этель, пора уезжать.
Она безо всякого удивления взглянула на меня из-за плеча и кивнула. Еще немного постояла у могилы, затем положила на нее белую розу, которую держала в руке.
Потом повернулась и подошла ко мне. В глазах у нее стояли слезы. Мы направились к моей машине.
— Я любила его, — прошептала она.
«Кого?»
— Да, вы любили его, — сказал я вслух.
— А он как нежно любил меня.
— Мы все видели это. — «Кого она имеет в виду?» Этель начала плакать, я обнял ее за плечи. Она склонила голову мне на плечо.
— Теперь уже ничего не будет. Все в прошлом, — всхлипнула она.
Эхе-хе. Ну и странные же мы люди.
— Надо быть благодарным за то, что было. Это лучше, чем ничего.
— Мне до сих пор его не хватает.
— Я понимаю вас, поверьте. — Все-таки это был очень странный разговор, учитывая обстоятельства, при которых он происходил. А мораль всего этого такова: СТРЕМИТЕСЬ К СЧАСТЬЮ, РАЗМЫШЛЕНИЯ ОСТАВЬТЕ НА ПОТОМ.
