начнет мучить изжога и куриная слепота.
Я в один прием перетащил все мои припасы на пирс и уже собирался перепрыгнуть на борт яхты, когда заметил небольшой картонный квадратик, аккуратно запечатанный в пластик и подвешенный к мачте. Наклонившись, я прочитал:
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
ФЕДЕРАЛЬНАЯ НАЛОГОВАЯ СЛУЖБА
Некоторое время я пялился на эту надпись, не в силах понять, как она могла очутиться на моей яхте. Потом взял мою провизию и перегрузил ее на борт.
Я уже собирался отчаливать, когда заметил, что люди, копающиеся у своих яхт на пирсе, посматривают на меня с подозрением. Если бы я стремился к тому, чтобы меня окончательно унизили, то именно сейчас это и произошло, хотя могло быть и хуже. Не будем забывать, что именно здесь, на Лонг- Айленде, в колониальные времена людей заколачивали в деревянные ящики и топили, как котят, здесь же на них надевали колодки и принародно избивали кнутом. Так что маленький картонный квадратик — это в общем-то ерунда. Мне же не вешали его на шею.
Я завел мотор и вывел «Пауманок» в бухту. На двери, ведущей в каюту, я обнаружил точно такой же квадратик, как и тот, что висел на мачте. Еще один был укреплен у руля. Таким образом, я никак не мог отрицать, что не видел этого предупреждения, не так ли?
Я выключил мотор и пустил яхту по воле волн и ветра. Стоял тихий воскресный августовский вечер, было чуть холоднее, чем обычно, но все равно чудесно.
Мне действительно не хватало на Манхэттене всего этого: запахов моря, широких горизонтов, одиночества, тишины и спокойствия. Я открыл банку пива, сел на палубу и стал пить прямо из банки. Потом сделал себе бутерброд с колбасой и съел его, запив еще одной банкой пива. После пяти дней ресторанного сервиса и ужинов в номере было так приятно обслужить самого себя, сделать бутерброды и попить пива.
Пока моя яхта дрейфовала по бухте, я погрузился в размышления о смысле жизни, а точнее, о том, правильно ли я вел себя и говорил с Сюзанной. Мне казалось, что правильно, я оправдывал свое в общем- то снисходительное отношение к ее лжи тем, что она и в других, более спокойных обстоятельствах вела себя как ненормальная. Я не собирался уничтожать ни ее, ни наш с ней брак и действительно хотел, чтобы все наладилось. С одной стороны, мы с ней все еще любили друг друга, но с другой — нас угнетала нелепость создавшегося положения, когда у одного из супругов — роман, а второй осведомлен об этом. (То, что я сделал, можно было бы назвать «приведением в чувство» жены, изменившей мужу. Ведь сам Беллароза во время нашего совместного ужина в клубе «Крик» объяснил, как поступают в таких случаях.) После этого супруги могут не спать вместе, но им совершенно необязательно разбегаться в разные стороны и подавать на развод. Тем более что какие-то чувства еще остались. Бывают и менее цивилизованные выходы из такой ситуации: можно, например, устроить безобразную сцену ревности, можно сойти с ума от отчаяния и хвататься за нож или за пистолет. Но в данном случае дело приобрело настолько странный оборот, что невольно я и сам чувствовал себя виноватым в том, что произошло.
К тому же Сюзанна так и не призналась прямо в своей измене, и это еще больше осложняло дело. Если употребить юридические термины, я предъявил обвинения, но не представил никаких доказательств. Поэтому обвиняемая имела полное право не отвечать и на мои обвинения никак не реагировать. И хотя Беллароза своим молчанием признал, что роман имел место, тем не менее мои улики были исключительно косвенными в том, что касается вины самой Сюзанны. Поэтому мы, должно быть, вообразили, что если будем какое-то время избегать разговоров на эту тему и друг друга, то все это забудется и окажется, что как будто ничего и не произошло. Это был случай как бы обратный тем сексуальным спектаклям, которые мы вместе с ней ставили; благодаря этому приему мы обманывали сами себя, превращая действительные события в мелодраму под названием: «ДЖОН ПОДОЗРЕВАЕТ СЮЗАННУ В СУПРУЖЕСКОЙ ИЗМЕНЕ».
Примерно после десятой или одиннадцатой банки пива ко мне пришло ясное осознание того, что на пути нашего действительного и окончательного примирения стоит Фрэнк Беллароза.
Тем временем закат багровел, надвигались тучи и пора было отправляться в обратный путь, к причалу. Я встал, спустился, пошатываясь, в каюту и взял топорик, прикрепленный к стене у лестницы, после чего прошел в переднюю часть яхты и со всей силы рубанул топором по обшивке из стекловолокна, проделав ниже ватерлинии дыру размером дюймов в пять. Я вытащил топор и стал смотреть, как вовнутрь хлещет вода. Затем еще несколько раз ударил по обшивке, проделав новые отверстия. Морская вода стала заполнять каюту и коридор.
Я отправился наверх, достал из ящика флаг и вымпелы и поднял их на мачте.
Гордый своим идиотским поступком, я нашел на палубе тонущей яхты надувной спасательный плот, надул его, положил в него остатки провизии и сел сам. Я открыл еще одну банку пива и стал потягивать его, наблюдая, как яхта подо мной все глубже погружается в воду.
Вот вода уже начала заливать палубу, слегка поднимая меня и спасательный плот.
«Пауманок» тонул долго. В какой-то момент вода наконец полностью покрыла его палубу, и мой плот отправился в самостоятельное плавание. Яхта продолжала медленно погружаться в воду вместе со своим флагом на мачте и с сигнальными вымпелами, из которых я сложил мое напутственное слово окружающему миру: «ПОШЛИ ВЫ ВСЕ К ЧЕРТУ!»
Стало совсем темно, я поплыл к берегу. Отсюда было почти невозможно разглядеть мачту моей яхты с флагом и вымпелами. Она так и торчала посреди бухты, видно здесь было не так уж глубоко.
Прилив понемногу относил меня к берегу, я пил пиво и продолжал размышлять. Мой поступок, если рассудить здраво, был глупейшим, не говоря о том, что его могли запросто квалифицировать как тяжкое преступление. Ну и что с того? Со мной ведь тоже обошлись по-свински. Верно? Я предполагал, что к этому приложил руку Феррагамо, а также этот мерзкий мистер Новак. Возможно, не обошлось и без участия Манкузо, а также моего «благодетеля» Мельцера. Ничего хорошего не выйдет из ваших попыток противостоять силам куда более могущественным, чем вы сами. Так, кажется, он сказал. Ну что ж, я совсем не прочь продолжить борьбу.
Вот потеря моей яхты меня искренне огорчала: это суденышко за долгие годы стало как бы частью меня самого. «Пауманок» был моим козырем, моим кораблем в другие галактики, моей машиной времени. Именно поэтому они и отняли его у меня. Ну что ж, могу повторить то, что уже передали мои сигнальные вымпелы: «ПОШЛИ ВЫ К ЧЕРТУ!»
Конечно, если бы я действовал не так глупо и импульсивно, я смог бы вернуть «Пауманок» обратно после того, как рассчитался бы с налогами. Но здесь дело было в другом. Теперь они уже не смогут использовать эту яхту, как самое чувствительное оружие против меня. Это было отличное судно, и его нельзя рассматривать как предмет для конфискации, оно достойно лучшей доли. Я сам выбрал для него эту долю. Выпив еще пива, я устроился поудобнее и стал ждать, когда меня прибьет к берегу.
Около полуночи, насчитав миллион звезд на небе и загадав дюжину желаний по падающим звездам, я встряхнулся и сел на плоту.
Прикончив последнюю банку пива, я сориентировался и начал подгребать к берегу. Когда впереди уже показался причал, я спросил себя: «Что же еще плохого может стрястись со мной?» Никогда не задавайте себе такого вопроса.
Часть шестая
