К ней обратились десятки удивленных взглядов. Кто-то спросил:
— А ты не врешь? Где вы живете?
— Неподалеку, на улице Синлун-дзе.
— Эй, ты, — обратился к Киану один из повстанцев, — это правда твоя жена?
Он посмотрел на девушку. У нее было лицо маньчжурской красавицы: безупречно овальное, светлое и чистое, как первая луна. Губы нежно-розовые, будто, цветки дерева хурмы, брови словно нарисованы тончайшей кистью. Взгляд девушки вовсе не был застенчивым и скромным. Ее напоминавшие капли светящейся смолы глаза смотрели смело и дерзко. Они не умоляли и не манили, они властно звали к себе, приказывая жить.
Киану стало больно от того, что на свете есть девушки, похожие на диковинные цветы или яркие звезды, а ему так и не довелось познать любовь ни одной из них.
Почему незнакомка назвала его своим мужем? Обозналась? Или ни, с того ни с сего решила спасти незнакомого человека? Кто она, сумасшедшая или богиня, явившаяся на землю в облике простой смертной?
Он был готов ей подыграть, хотя ему не верилось, что это изменит ее судьбу. Кроме того, его по- прежнему жег стыд.
Хотя никто не признал в нем княжеского сына, Киан не желал вступать в сделку с совестью, ее не обменивают и не продают — так всегда говорил его отец:
— Да, — сказал он, — это моя жена. Я рад, что повидался с ней. Но я не трус, и я готов умереть.
Девушка прижала руки к груди и в отчаянии замотала головой. Один из китайцев хитро прищурился.
— Мы отпустим твоего мужа, если принесешь пятьсот лянов и не позднее, чем через четверть часа!
Незнакомка была бедно одета: простое синее платье, соломенные сандалии, подвязанные тесемками черные шаровары. Едва ли у нее могли найтись такие деньги! Однако она сказала:
— Хорошо. Только, не убивайте его.
— Не убьем. А если убьем, то последним. Он хотел умереть прежде всех, а мы поступим с ним по- другому. Пусть полюбуется на кровь своих товарищей!
Мэй никогда не думала, что способна так быстро бегать, она вообще никогда не видела бегущих женщин. Дома сливались в серую ленту, в ушах свистел ветер. Все ее чувства необычайно обострились, сердце бешено стучало, в висках пульсировала кровь.
Хвала матери, не бинтовавшей ей ступни: на крохотных уродливых ножках она никогда не смогла бы покрыть такое расстояние за четверть часа!
Она пронеслась через двор мимо чахлой сливы, единственной печальной памяти об Ин-эр, и влетела в кухню. Мэй полезла бы в тайник, даже если бы рядом была тетка, но, к счастью, единственной свидетельницей ее безумства стала Лин-Лин.
— Что ты делаешь?! — зашипела она, пытаясь помешать Мэй вынуть из стены камень.
— Мне нужны деньги.
— Зачем?
— Потом расскажу. Это вопрос жизни и смерти.
Когда Мэй вытащила мешок и принялась засовывать его за пазуху, глаза Лин-Лин округлились.
— Ты забираешь все?!
— Да.
Кухарка всплеснула руками.
— Мне кажется, ты сошла с ума!
— Может быть.
Лин-Лин не могла понять, что скрывается за чернотой зрачков Мэй, почему воздух вокруг нее словно пульсирует от ощущения чего-то нового, дикого, свежего. Так случается в переломные моменты жизни, но далеко не всегда этот перелом ведет к лучшему.
— Думаю, ты совершаешь ошибку!
— Не знаю. Я расскажу обо всем после, а сейчас мне надо спешить.
Мэй убежала, оставив Лин-Лин в страшной тревоге. Зачем и куда она пошла?! Ей, такой неопытной и юной, сложно представить, какие коварные сети может раскинуть судьба!
Солнце играло на поверхности канала под изящным мостом. Загнутые скаты черепичных крыш были обведены золотистой каймой. Парящие в небе птицы казались вырезанными из белой бумаги.
Мэй не думала о том, что ее могут обмануть, отобрав деньги и не освободив пленника, как не задавалась вопросом, что будет делать дальше.
На площади валялось несколько трупов, земля была залита кровью. Вдоволь насладившись зрелищем, издевательства и убийства, толпа принялась расходиться. Кровожадные инстинкты были удовлетворены, теперь следовало заняться повседневными делами.
Когда Мэй увидела, что молодой маньчжур цел и невредим, ее горло сдавило от радости. Он сидел на земле, его руки все еще были связаны, голова опущена: он выглядел потерянным, оцепеневшим. Казалось, сознание того, что он жив, тогда как другие мертвы, неодолимой тяжестью легло ему на плечи, придавило к земле.
Грудь Мэй вздымалась от быстрого бега, она никак не могла перевести дыхание.
— Пришла? — сказали ей. — А мы как хотели его прикончить. Ладно, давай деньги, и пусть убирается.
Пленника пинками подняли с земли и с силой толкнули в спину. Он с трудом удержался, чтобы не упасть на колени. Мэй не смела прикоснуться к нему, только смотрела с глубоким состраданием и почти детской радостью.
— Идем скорее, — сказала она, боясь, что получившие выкуп люди передумают.
Он поплелся следом. И хотя его взгляд был устремлен в никуда, и он не произнес ни единого слова, Мэй по-прежнему одолевало чувство невероятного, неправдоподобного везения. Внезапно все печали настоящего и прошлого оставили ее душу, на сердце стало на удивление легко и светло. Когда они покинули площадь и свернули в проулок, маньчжур протянул ей руки. Мэй принялась неловко теребить узел. Наконец ей удалось развязать веревку, и он облегченно потер занемевшие кисти.
Сейчас он показался Мэй моложе, чем прежде. Растерянный, смущенный. Казалось, он не знает, что ей сказать.
Внезапно он пошатнулся, и его лицо побелело. Мэй вновь обратила внимание на запекшуюся кровь на его голове, а еще подумала о том, что в тюрьме наверняка не кормят.
— Вы ранены. И, наверное, голодны. Здесь много чайных, там можно умыться и поесть. У меня кое- что осталось. Хватит на рис и чай, — застенчиво произнесла она.
— Вы и так отдали слишком много денег, — выдавил он и добавил: — Я верну их вам. Даже больше, чем у вас было.
— Мне они не нужны.
Самане зная почему, Мэй с легкостью отказалась от денег, которые тайком копила много лет. Какое количество коконов ей пришлось опустить в кипяток, сколько нитей размотать! Наверное, ими можно было бы выстелить все дороги Поднебесной!
Она лишала будущего и себя, и Тао, но сейчас ей было все равно.
Между тем юноша наконец пришел в себя и задал вопрос, который надо было задать в самом начале:
— Как вас зовут?
— Мэй.
«Мэй», «мэйхуа» — «цветущая слива». Он подумал о весеннем пробуждении природных сил, о непредсказуемости, изменчивости, текучести силы Инь.
— А вас? — спросила она.
Он напрягся. Не Киан же Янчу, сын маньчжурского князя!
— Кун, — полузабытое имя слетело с его уст на удивление легко, будто он не расставался с ним на долгие годы.
