восемьдесят. Ну и килограммов столько же. Почти…. На себя пусть посмотрит, мистер «зубы через один»
— Пошшшшшел т-т-ты, — простучали мои зубы.
Короче, в дом своего… как называют того, который должен тебя сожрать? В общем, этого самого я влетела с пинка. Грузчики не были настроены прощать ни подбитые глаза, ни пинки по сокровенному, и приземлилась я жестко. Ну если совсем честно — на четвереньки. Сразу завертела головой, выискивая моего кровопийцу. Хм… из кровопийц тут была только чья-то пятая точка, торчавшая из-под стола.
— Что за шум? — поинтересовалась точка. — Минутку….
Выпрямлялись мы одновременно. Я, во весь свой рост и в дурацкой красной шторе — и чахлый вампир с раскрашенной мордочкой. Реально чахлый! Мне по плечо, худой, в косыночке какой-то. И что добило — с котенком на руках.
— Ты кто?!
Я улыбнулась — вампир попятился — и хрипло выдохнула:
— Накрывай стол, парень. Пришла пора хорошенько пообедать!
Живот жадно буркнул — на всю комнату.
Глаза парня затравленно блеснули. И он крепче прижал к себе котенка, будто защищая.
— Убирайся!
Ну уж нет! Здешний мир мне порядком задолжал за эти три недели! И за рабский знак, и за цепь в подвале, и за попытку скормить вампирам. И за голодовку постоянную, мать их так за просяную кашу! Мы еще посмотрим, кто тут жертва!
— Да ну! А как же обед?
Хотя тут скорей ужин…
— Пошел вон!
Пошел?! Это кем он меня считает? У меня прямо в глазах потемнело. И не знаю, что бы я натворила и чем бы все это кончилось, но тут котенок недовольно взмявкнул (не понравилось, что сжали) и вырвался. Мы оба уставились на него, и я пропустила удар.
Только краем глаза увидела, как метнулась из широкого рукава белая рука… А потом рой искр и ох… стен… ка…
Не люблю… красных ежиков…
Я их не видела, но откуда-то знала, что они красные. Они как-то влезли мне под кожу и теперь ползают внутри, медленно так… Не могу дышать, все иголками… истыкано…
Садисты.
Пару раз приходил укротитель, забирал их, и я отдыхала. Засыпала. Потом они возвращались… поменьше размером и не такие царапучие, но все равно больно. Поганцы. А я ведь всегда ежиков подкармливала — нормальных, серо-белых. У них такие мордочки симпатичные. И глаза…. Вот как эти. Смотрят, будто ежик решает, выпустить иголки или нет?
— Хотите… молока? — предложила я глазам.
Может, попьют и успокоятся?
Глаза мигнули, и мне на лоб опустилось что-то прохладное. Хорошо. И колючки унялись.
— Пожалуйста… я хочу ежика… серого…
Но тут рядом кто-то начинает курить, горьковатый дым вьется у лица, и в нем пропадают не только ежики, но и все остальное.
— Я не понял, что она девушка, — сказал самый крупный ежик — уже серый. — Рост и фигура… Подумал, это опять выходка Даиза.
Подумать только, у ежей тоже есть девушки… уже смешно.
— Возможно, так оно и есть, — второй еж был маленький, а голос мужской, почти бас. — Тогда в ней должен быть скрыт какой-то изъян.
— Еще какой-то? — горький смешок.
— Я имею в виду существенные недостатки, энчелесто. Ядовитая кровь или слабоумие, или…
— По сравнению с той коровой недостатки не так существенны. По крайней мере, хоть какая-то возможность сохранить лицо…
Я представила корову с лицом, причем сохраненным. Подтяжку корова делала, что ли? Да что за траву они курят?
— Просыпается. Перелом или ушиб, энчелесто?
— Ушибы. Позвоночные сочленения и голова…
— О! Можно провести опыт. Премудрый аргенти Ченцио ставил подобные на раненых и утверждал, вкусовые качества их крови…
—..замолчи…
И опять горький дым, в котором тонут и голоса, и свет.
Разбудило меня рычание. Я подхватилась, озираясь по сторонам, выхватывая глазами полутемную незнакомую комнату… беленые стенки с каким-то орнаментом поверху, занавески, слоями будто наплывающие друг на друга… несколько солнечных пятен на полу, но тускловатых, будто сквозь чешую… странную свечку у кровати, толстую, длинную, в бело-синюю полоску. От нее и шел тот горьковатый дым, пропитавший насквозь мою подушку.
И никаких зубастиков… В смысле, никого, кто бы мог рычать. Почудилось, что ли?
Рррррррррр! По комнате снова прошел рык, и на этот раз сомнений никаких уже не было: рычало у меня в животе.
Есть хочу! Тррррребую! Жрррррать!
Последний раз так есть хотелось на трижды проклятой кефирной диете. Я тогда готова была сырые пельмени слопать, но их тоже не было, сама ведь из квартиры все вынесла, чтоб не сорваться. А однажды среди ночи проснулась посреди роскошного сна про гамбургеры и поняла, что уже успела соорудить свое счастье из листа кактуса и аквариумной рыбки… Ну и глаза у нее были, у бедняги, голод отбили на момент. Рыбку потом еле откачала и от греха подальше подарила ботаничке Люське из соседнего подъезда.
А сейчас бы не подарила. Сейчас, по ощущениям, я б слопала несчастного карасика вместе с хвостом и плавниками. И с чешуей!
Я хищно обвела взглядом комнату… Взгляд наткнулся на котенка. Того самого. Толстенького такого… шоколадного. Не знаю, что там кот прочитал у меня на лице, но шерсть на нем мигом стала дыбом.
— Рррррррр! — еще раз включился живот, напоминая не тормозить, а быстро загрузить в него подходящую еду.
— Миу! — возмущенно отозвался котенок и, подхватив с пола что-то мелкое, нырнул под занавеску. Оттуда тут же поплыл очень знакомый запах… печеное. Хлеб или пироги, или… да что угодно!
Желудок словно воспарил над кроватью и поплыл к двери. Вместе со мной, если, конечно, «воспарил» сюда вообще подходит.
Я наскоро глянула, что на мне надето — что-то типа ночной рубашки, только темной (прощайте, джинсы!) и с пояском. И рванула следом.
Дверь под занавеской была вроде не совсем обычной — по толстому дереву тянулись железные полосы. Но даже если б она сейчас золотом и бриллиантами сверкала, я бы все равно там не задержалась. От голода в прямом смысле мутило.
Коридор темноватый, расписной. Что там в росписи, не спрашивайте — просто покажите, где тут кухня!
— Миу! — жалобно мяукнул котенок. О… я его в угол загнала, оказывается. Возле двери, откуда пахло едой. Еще немного, и я б его этой дверью просто смела. Молодец, что мяукнул, кис, а теперь испарись отсюда, пока мои окосевшие мозги не приняли тебя за шоколадку.
