достоинству оценили оригинальный ответ…
После получения университетского диплома Гумилёв успешно сдал вступительные экзамены в аспирантуру Института востоковедения. Он приступил к занятиям, а летом вновь поехал в археологическую экспедицию под руководством любимого профессора и старшего друга М. И. Артамонова. Все вроде бы складывалось как нельзя лучше. Но 14 августа 1946 года было принято и опубликовано печально знаменитое постановление ЦК ВКП (б) «О журналах 'Звезда' и 'Ленинград'», содержавшее критику Анны Ахматовой и некоторых других советских писателей. Началась беспрецедентная травля поэтессы: ее исключили из Союза писателей, лишили продуктовых карточек и возможности публиковаться. В официальных инстанциях от нее отвернулись все — от начальников до секретарш. С ней перестали здороваться, а кое-кто, завидев издали опальную советскую Сафо, воровато оглядываясь, переходил на другую сторону улицы.
На повестке дня совершенно определенно стоял вопрос о скором и неизбежном аресте Ахматовой. Ее обвиняли не только в антисоветских настроениях и аполитичности творчества, но и в деятельности в пользу английской разведки, о чем свидетельствует рассекреченное в 90-е годы XX века заведенное на нее досье спецслужб. Некоторые знакомые Анны Андреевны давно уже были завербованы органами государственной безопасности и регулярно информировали их обо всем происходящем в ее окружении. Власти и карательные службы были прекрасно осведомлены о содержании сохраняемого в памяти поэтессы антисталинского цикла стихов «Реквием», большинство из них Ахматова время от времени читала вслух, как она считала, доверенным лицам. Крамольные стихи лучше всякой политической агитки разоблачали репрессивный режим, а тот, естественно, не допустить подрыва собственного авторитета.
Опале Ахматовой предшествовал ряд событий, на первые взгляд никак не связанных с происходящим. Но только на первый взгляд… В начале апреля 1946 года квартиру Анны Ахматовой в Фонтанном доме посетил сотрудник британского посольства сэр Исайя Берлин (1909—1997) (в будущем теоретик либерализма и автор ряда философских эссе), приехавший на пару дней в Ленинград с культурными целями. Он родился в России, откуда в 1919 году в десятилетнем возрасте эмигрировал вместе с родителями в Англию, где получил британское подданство. И. Берлин был искренним поклонником творчества Анны Ахматовой, хорошо знал некоторых ее близких друзей, оказавшихся в эмиграции (в частности Бориса Анрепа, которому она посвятила много стихов и подарила на память самый драгоценный свой талисман — «черное кольцо»). В свою очередь Ахматова восприняла визит до этого совершенно незнакомого человека как некий символ, вскоре превратившийся в ее «Поэме без героя» в образ предсказанного «
Позже И. Берлин подробно описал свое роковое посещение Фонтанного дома: «<…> По одной из крутых темных лестниц мы поднялись на верхний этаж и вошли в комнату Ахматовой. Комната была обставлена очень скупо, по-видимому почти все, что в ней стояло раньше, исчезло во время блокады — продано или растащено. В комнате стоял небольшой стол, три или четыре стула, деревянный сундук, тахта и над незажженной печкой — рисунок Модильяни. Навстречу нам медленно поднялась статная, седоволосая дама в белой шали, наброшенной на плечи. Анна Андреевна Ахматова держалась с необычайным достоинством, ее движения были неторопливы, благородная голова, прекрасные, немного суровые черты, выражение безмерной скорби. Я поклонился — это казалось уместным, поскольку она выглядела и двигалась, как королева в трагедии».
Хорошо запомнился И. Берлину и сын Ахматовой: «<…> Отворилась дверь, и вошел Лев Гумилёв, ее сын (сейчас он профессор истории в Ленинграде); было ясно, что они были глубоко привязаны друг к другу. Он рассказал мне, что учился у знаменитого ленинградского историка Евгения Тарле и что областью его занятий является история древних племен центральной Азии (он не упомянул о том, что был там в лагере). Его интересовала ранняя история хазар, казахов и более древних племен. Ему разрешили пойти добровольцем на фронт, где он служил в зенитной части, состоявшей из бывших заключенных. Только что он вернулся из Германии. Он производил впечатление человека в хорошем расположении духа и был уверен, что сможет снова жить и работать в Ленинграде. Гумилёв предложил мне блюдо вареной картошки — все, что у них было. Ахматова извинилась за скудость угощения»…
«Гость из будущего» воистину оказался «черным вестником». По воспоминаниям поэтессы, на следующий день после того, как И. Берлин покинул Ленинград, у входа в ее квартиру, на лестничной площадке поставили людей в форме, а в потолок комнаты, где она проживала, вставили микрофон — явно не для того, чтобы подслушивать, а чтобы вселить страх. Она поняла, что обречена. Когда Сталину доложили о произошедшем, он (как рассказывали) зловеще заметил: «Оказывается, наша монахиня принимает визиты от иностранных шпионов», а затем разразился по адресу Ахматовой набором таких непристойных ругательств, что их не решались дословно воспроизводить в женском и интеллигентском обществе. Вообще-то у Сталина было противоречивое отношение к Ахматовой. С одной стороны, он знал, что ее стихи нравились дочери Светлане, и именно поэтому, скорее всего, он согласился с включением Ахматовой в ограниченный список лиц, подлежащих эвакуации самолетом из блокадного Ленинграда. С другой стороны в его голове не укладывалось, как могла его дочери нравиться аполитичная поэзия, глубоко интимная и далекая от советской действительности поэзия Ахматовой.
Что касается Исайи Берлина, то с точки зрения вечности абсолютно неважно — был он или не был сотрудником британской разведки (скорее всего – был, так как служил в военном отделе Министерства иностранных дел Великобритании, а чем занимается такой отдел – объяснять не требуется, и у советских органов госбезопасности имелись все основания адекватно оценивать ситуацию). Ну и что из этого? Мало ли далеко не второстепенных английских писателей известны одновременно и как профессиональные разведчики — от Даниеля Дефо, автора «Робинзона Крузо», до Грэма Грина, автора «Тихого американца». Но с точки зрения карательных служб даже эпизодический контакт Анны Ахматовой с иностранцем заслуживал самого сурового наказания.
Политические репрессии не заставили себя долго ждать. Льва Гумилёва они затронули ничуть не в меньшей (а может, даже и в большей) степени, чем его мать. Сам он спустя почти полвека обо всем вспоминал с грустным юмором (магнитофонная запись): «Из всех интеллигентов, с муками я встречался, лучше всех ко мне отнесся ныне покойный ректор университета Александр Алексеевич Вознесенский[18], который дал мне возможность защитить диссертацию в университете. <…> Моя однокурсница Маргарита – она работала секретарем ректора в университете — записала меня на прием к своему шефу, <…> и ректор принял меня. Он отказался читать лестную для меня характеристику из сумасшедшего дома и просил рассказать о себе. Молча слушал, надеюсь, не очень сбивчивый мой рассказ, сопровождал его короткими вопросами-утверждениями: 'Итак, отец-Николай Гумилёв, мама — Ахматова? Понимаю. Вас уволили из аспирантуры после постановления о журнале 'Звезда'– Ясно!' Заключая беседу, Вознесенский сказал: 'Работу в университете я вам предложить не смогу… А вот диссертацию, прошу, передайте на Совет, историкам. И смело защищайтесь. В час добрый, молодой человек!'
<…> Я поступил в аспирантуру Института востоковедения, как только совершилось постановление о журналах “Звезда' и 'Ленинград', т. е. о моей маме, то меня оттуда гнали, несмотря на то, что за первый же год я сделал все положенные доклады и сдал все положенные экзамены. И диссертация у меня тоже была готова, но тогдашняя дирекция института, которой командовал доктор филологических наук Боровков, заявила, чтобы я убирался [19] и они меня не поставят на
