Калина Калиновича ничего бы и не было.
— Сколько ты сделал — ты не представляешь даже. — Елена обняла его, мягко, успокаивающе. Стоны Финиста за ее спиной превратились в кашель. — Разве ты не понял? Буян. Баюн. Остров — всего лишь образ. Это от тебя зависит мое возвращение из плена Волха.
— И все остальные вернутся? Все, кого Волх погубил? Поднимутся в Ирий?
— Я обещаю... — начала Елена и вскрикнула. Огромная серая сова ворвалась в окно палаты и бросилась на царевну с выпущенными когтями. Красные струйки брызнули по нежным щекам Елены. Царевна кричала, пытаясь оторвать птицу от своей головы. Полетели клоки с мясом вырванных рыжих волос. Рысь прыгнул, но перья совы встопорщились, и слетевшая с них молния отбросила его под лавку.
«Не мешай мне!» колоколом ударило в голове Баюна. «Ты не знаешь, что происходит!»
— Кто ты? — Рысь понял, что голос принадлежит женщине. — Ты ведьма? Служанка Волха? Кем бы ты ни была, я не дам тебе убить царевну Елену!
«Слепец, безмозглый зверь! Елена Премудрая — это я!»
Конец, подумал Финист, на сей раз точно конец. Он уже ничего не слышал, а кашель его слабел и глох. Легкие были тяжелыми, чем-то наполненными, не дышащими. Раскаленные когти стискивали внутри, и с каждой волной боли Финист проваливался глубже и глубже в черную пропасть. Он помнил это ощущение, но тогда маршала спасли, вытащили из этой ямы, вынули осколки железа. Сейчас он уже был далеко за тем порогом, и помочь ему никто не мог.
Тогда, лета и лета тому назад, он был последним, кто остался. Он и еще несколько верных воевод, занявшие оборону в Речном доме. Маленький гарнизон против всей армии Бориски, осколок старого века. Финист думал, что будет больше, но со смертью Волха на сторону врагов перебегали целыми дружинами. Удалось собрать разношерстное ополчение, но мало кто из этих людей знал воинское дело.
— Это бесполезно, — сказал Финисту один из бояр. — Нас просто перебьют. Надо сдаваться.
— Я не сдаюсь! — прошипел маршал. — Я замолчу только с землей во рту! Я не предам владыку, даже мертвого!
Да и кто бы поверил в то, что Финист сдается? Ведь еще только два месяца назад он открыто призвал армию к мятежу и попытался низложить самозванца, пока тот был в отъезде. Маршал не мог сделать ничего меньше после того, как своими глазами видел Балора и Разящего, дерущихся за вожделенное сердце, которое еще билось у них в лапах. Как узрел душу своего повелителя, с воплем падающую в жерло пропасти, из которой нет возврата. Как вокруг молниеносно стало рушиться все, что воевода тьмы любил и защищал. Сердце Волха вздрагивало, истекая последними каплями в тела победителей, а Тридевятое корчилось в муках, тогда казавшихся предсмертными. На страну набросились со всех сторон, будто орда стервятников, грабя, убивая, уничтожая, насколько могли дотянуться. Счастливая, плясала Гроза на костях русичей, и лишь воля чужеземных демонов — прочь, не мешай, это наша добыча! — заставила ее скрыться.
После первого штурма, ничего не давшего, Бориска приказал бить по Речному дому из пушек, как будто тот был крепостью. Финист мог укрыться, но не стал — на нем одном все держалось, его дух не давал остальным струсить и заставлял продолжать, вопреки всей безнадежности этого упорства. Ядро пробило стену совсем близко от маршала, обломки камней ударили его в грудь и живот, чешуйчатая бронь разорвалась, и сталь глубоко врезалась в тело. Не будь при защитниках навьего лекаря, Финист был бы уже давно мертв.
Сейчас, подумал он, Мара опять меня нагонит. Я ненадолго ее обманул.
Ненадолго — но обо всех этих годах Финист ничуть не жалел. Он бежал из Тридевятого, потому что понял: героической гибелью ничего не добьется. Живой, он может отомстить. Мечта о мести поддерживала его, хотя были моменты, когда унижение и тоска становились невыносимы. Маршала будто сберегали для того дня, когда ему открылось, что жив и где-то укрывается последний из Всеславичей. О, как воспрял Финист тогда! Как, не покладая рук, начал выстраивать план воскрешения Тридевятого и Нави! Ему казалось, будто сам демон ведет его, хотя никакого влияния Финист не ощущал. И этот кот, явившийся к нему за ключами... Что-то в нем было уже тогда, может быть, готовность вступиться за Тридевятое, которая пропала даже у людей.
Мутнеющим взором Финист как будто различал склоненную над ним пекельную богиню, чья рука погружалась в рану. Его тело изогнулось, последний выдох сорвался с губ, и Финист полетел сквозь пол. Он знал, какая судьба ждет темных после смерти — и смирился с нею.
Сова срывала кожу с головы визжащей царевны, обнажая не череп, но нечто блестящее, темное, гладкое. Платье «Елены» вывернулось, превращаясь в покрывала и перья. Оболочка рыжевласой девы оползла, обнажив крылатую омерзительную тварь, которая кричала уже не человеческим голосом и лязгала пастью, пытаясь достать врага.
«Баюн!» крикнул голос. «Я не выдержу долго! Ты привел ее, и ты должен с нею бороться! Это мало кому удается, но это возможно! Не надейся на Волха, тот сам сражается за свою жизнь! Ты слышал, ты — врата низвергательницы! Перестань... ее... создавать!»
Гроза сомкнулась на птице, разгрызая, хлюпая, урча. Несколько окровавленных перьев слетели на пол. Слепая морда, состоящая из одной только пасти, и не пасти даже, а широкой, как туннель, глотки, повернулась к Баюну. Тот сбросил с шеи веревку и стоял, подергивая коротким хвостом.
— Не предавай меня второй раз, — сказала Гроза. — Я дала тебе все, что ты хотел.
— Это был обман. Я не знаю, насколько, но это был обман, как и твое обличье. Ты была во мне все это время, да? Ты смущала мои мысли, использовала меня, пыталась вырваться из... я уж не знаю, куда Волх тебя заточил.
— Он убийца, Баюн! Не защищай его!
— Я защищаю не его. И если уж он убийца, то чем ты лучше?
— Но ты сам меня позвал!
— Тогда ты была нужна. Сейчас — нет. Знаешь, как заговаривают от укуса змеи? Дают выпить змеиного яда.
— Ты мне не противник. Одумайся.
— Заткнись, — сказал Баюн, у которого закончились умные ответы. Он приготовился, и Гроза налетела на него.
Ослепительными кометами пронесся Конклав по небосводу, ведя за собой хоругви ангелов, похожие на звездопад. Те, кто их видел, говорили, что это предвестник конца света. Небесное воинство достигло земли и прошло сквозь нее в перевернутый пекельный мир. Явление народоводителей было встречено паникой среди нав, а Волх, скорчившийся от боли в тот момент, когда пал его маршал, поднял бессильный, полный ненависти взгляд на отца и уже приготовился встретить его меч. Однако ни Конклав, ни ангелы не остановились. Они послали вспышкой приветствие Светлому Императору, разившему щупальца Чи-Ю, и устремились к подземному небу, в густо-фиолетовый мрак, за облака, что были вовсе не облаками, но спекшимися воедино, подобными дыму или туману, пустыми оболочками отлетевших здесь душ. Всадники Прави рассекали тьму, будто сияющий булат. Мимо них проносились миры пекельных богов — огненные и ледяные, пусто-пыльные и гниющие, озаренные алым, лиловым, рыжим, заполненные такими беспросветными тенями, что черный цвет в них кажется светлым.
Чем дальше скакал Небесный Конклав, тем плотнее и тяжелее становилось то, что заменяло вокруг воздух. Ничто живое уже не могло бы существовать в этом мраке, где пропали последние цвета, пропало время, пропали верх, низ и направления. Человек был бы там раздавлен, сплющен в крохотнейшую точку, и даже эта точка продолжила бы сжиматься. Однако мрак был полон жизни, не имеющей ничего общего с жизнью земной. Навстречу Конклаву ринулись те существа, что воплощаются как Грозы. В преисподней у них нет тел, даже таких отвратительных. Их души — чистое намерение, страсть пожирать и разрушать, и эту страсть, словно удар неподъемной булавы, они обратили на светлое воинство. Ангелы, чей облик отдаленно похож на колеса белоснежного пламени, вращающиеся по всем сторонам света, встали заслоном у Гроз на пути, испепеляя их слепую грузную волю и заставляя снова растворяться во тьме.
Уже даже народоводители ощутили, как давит и сжимает толщь ада. Их будто протягивали сквозь узкую дырочку в сплошном граните. Но ни Светлый Князь, ни его братья не отступили перед миром Вия. Всего лишь чуть замедлившись, они пробивались дальше. Мрак всколыхнулся и заполнился окияном жгучей
