звук шагов или отголосок сознания.
Надолго ее показного покоя не хватит, призналась себе Мира двумя неделями позднее. И принялась думать. Если все ее планы на будущее так нелепо рухнули, это ведь не повод сетовать на жизнь. В конце концов, она не жаловалась, сидя давным-давно у ворот хлева забытой деревни родичей, а тогда было куда хуже.
Надо всего лишь сделать что-то, способное отвлечь от бед. И она придумала. Заветные желания есть не только у людей. Ее Норим однажды был боевым конем князя. Ему скучно на островах, где почти нет лошадей и совсем нет – достойных сравнения с его великолепием. Пусть повидает сородичей и покажет им себя во всей красе! Помнится, она говорила айри еще при первой их встрече, что этот конь может выиграть байгу ста племен. За полтора месяца она устроит всё так, что их отпустят, сами не зная – куда и зачем. Может, она слепая и маленькая, не особенно красивая и даже не Говорящая с миром, – но ведь и не глупая бестолковая девчонка.
Ее отпустили в Кумат, встретить караван нового дабби и присмотреть Нориму парадное седло. Охотно – у малышки столько неприятностей, пусть развеется. С рук на руки передали новому стряпчему торговой гильдии, давнему другу и компаньону Захры, строго наказали беречь и не отпускать никуда одну. Вот только слова быстро забылись. Может, она и не снавь, но и не бездарна, это точно. И ее легко и беззаботно отпустили одну, в Красную степь, встречать караван на тракте…
Степь позднего лета оказалась забытой и желанной. Здесь она много раз бывала с Амиром. Воздух, настоянный на сотне целебных трав, ветер, поющий о бессчетных тропах, полная свобода и Норим, неутомимо летящий сквозь жаркое марево миражей, дрожащих у самого порога сознания незнакомыми обманными образами.
Серебряный скакун тоже упивался забытой степью своей юности. Он помнил себя хромоногим, обузой могучего отца. И хотел быть лучшим. Он – гриддских кровей, линии ханти, ему нет равных.
Первый илла, с которым заговорила Миратэйя, оказался человеком милым, умным и приятным. Только очень грустным. Он жил один у самых гор, пас овец и не слишком любил вспоминать о прошлом. Но тем лишь подзадорил Миру, способную разговорить кого угодно.
Десять лет назад у Рэнди тоже был молодой и горячий конь, и сам он тогда мечтал о байге. Потому что такую девушку, как Айгэ, за бедного и безродного никто не отдаст. Он сватался, и ему назвали выкуп. Сам Апи из рода битри насмешливо посоветовал – сочти звезды над степью и пригони столько же овец, будем как раз в расчете. Он уже сговорил красавицу за своего сына, мог смеяться сколько угодно, сознавая силу и право. Последней надеждой для Рэнди осталась байга, ведь победитель может выбрать себе любую в невесты, отменив иные предложения и условия. А сама девушка? Рэнди улыбнулся, Мира точно это ощутила: очень грустно и тепло. Она, пояснил собеседник, первая из выслушавших историю спросила, что по этому поводу думала девушка, так принято у арагов, а илла кивают, услышав волю старших, и не поднимают взора. А если бы спросили – да, красавица любила безродного Рэнди.
Только всё зря. Байгу выиграл сын Апи, его конь не хромал и был силен, а гнедой скакун Рэнди в ночь перед байгой стал жаловаться на переднюю правую ногу, он не прошел и половины забега.
Теперь оставалось отчаявшимся последнее средство – бежать. Они всё приготовили и продумали, но старейший шакал рода битри был умен. Он знал и предвидел такое решение, юношу подстерегли и долго били. А потом привели в чувство, чтобы он мог видеть, как Шинай Битринни идет к белой юрте. Как режет скрепляющий полог «пояс невесты» и нагибается, чтобы шагнуть внутрь. Прочее он не помнит – удар по затылку, долгая темнота. Рэнди очнулся в степи, один. Отняли даже коня. Пусть гостья не думает, он не слаб и не сдался. Нашел сына шакала и хотел извести, на поединок вызвал и даже в пыль уложил, шипеть и выплевывать проклятия, лишенные силы. Но тот чуть отдышался и рассмеялся: убивай, тогда по праву жену возьмет в свой шатер брат, ведь уже ребенок готов родиться. И там ей станет еще хуже.
С тех пор Рэнди и живет здесь. Собирает травы, ведь его мама была знахаркой. Делает чаи, за которыми приезжают даже из Карна, – так они хороши и полезны. Скот завел по привычке. Зачем живет и чего ждет? Он и сам не знает. Только уверен: нечего ей, даже не илла, делать на байге. Хорошего не выйдет, а от худого никто не спасет.
Мира упрямо нахмурилась: Норим станет лучшим! А ей достаточно и малого дара, чтобы ускользнуть из ловушек злого Апи! И теперь вдвойне важно посмотреть, что за напасть пришла в степь. Рэнди вздохнул – его невесте тоже снились красивые сны, это лишь увеличивает выкуп и разжигает в старом шакале интерес.
Убедившись, что девочка редкостно упряма, илла вздохнул и попросил подождать. Он соберется быстро, всё бросит и проводит до места общего сбора, передаст на попечение хорошего человека, иначе беды никак не миновать.
Вдвоем они двигались куда медленнее. Рэнди бежал рядом со стременем, смущая Миру. Но сам он полагал такой способ движения вполне удобным, а споров не слушал. Зато охотно говорил, выплескивая накопившееся. Он давно соскучился по общению в своем затянувшемся одиночестве. Мира грустно вздыхала: не вылечить эту боль, скажет важное и снова уйдет в себя. Не все старые раны затягиваются. От прошлого у Рэнди остался всего один друг. Они общались со шкодливого детского возраста, вместе росли, вместе строили планы и потеряли очень много тоже в один год.
– Понимаешь, он по рождению сын Апи, – почти виновато рассказал мужчина вечером, у костра. – Но это ведь не самое главное, кто кому родня. Дари ничем не похож на старшего шакала, он человек, и из лучших. Его мама была первой женой старейшины. И по чести и праву он – наследник рода. Потому и живет, всеми забытый.
Рэнди сердито нахмурился.
Он еще только-только познакомился со своей Айгэ, когда случилась беда у друга. Его мать – Кунгой, некогда первая красавица рода, кочевавшего недалеко от битри, к тому времени была уже сорокалетней, изрядно высушенной ветрами и солнцем женщиной. И Апи давно подбирал повод выжить ее из дома, заодно расставшись и с несговорчивым «наследником». Дети младших жен – а женщин в шатре илла может быть три по укладу степных кочевников, – куда охотнее принимали способ жизни отца. Если для получения пастбищ надо сломать спину чужого коня – не беда, знали они. И даже с седоком особо церемониться едва ли правильно.
Весной Апи вывел Кунгой из шатра и объявил опорочившей кров. Мол, принимала кого-то, вот и пояс мужской, верное свидетельство. Рядом уже смеялись сыновья, заранее притащившие на сворке собак. Неверную жену можно тихо выгнать, а можно и наказать. Апи выбрал второе – пусть все видят и помнят, каков его гнев. Люди охали, женщины торопливо уводили детей, старики хмурились – но никто не сказал и слова против Битринни. Даже сама Кунгой, она-то лучше прочих знала, что за человек ее муж. И бежать не пыталась, ведь бесполезно. Шла понуро, куда гнали, – на край кочевья, подталкиваемая в спину кнутовищами недавней родни. Ей дали отойти шагов тридцать, чтобы у собак был разбег. Пять крупных псов спустили на несчастную. И смотреть на страшное зрелище побоялись многие. Потому и не знали долго, что женщина отделалась порванной накидкой. Все полагали, что Дари уехал на несколько дней проверять стада. А он взял, да и вернулся.
Собаки были крупны и опытны, а Дари тогда исполнилось двадцать три, и слыл он одним из лучших бойцов рода. Но при себе у юноши оказался лишь короткий кинжал.
– Моему другу никто не помог. Он один резал псов, а они рвали его. Потом Кунгой умудрилась вытащить у кого-то с пояса кнут, стала отгонять тварей. Я поздно прибежал, – сокрушенно вздохнул Рэнди. – Тоже не знал, что затевает наш шакал, в степи был. Добил последнего пса. А Дари болел всё лето, и когда в степь ушла байга, которую я проиграл, еще не встал на ноги. С тех пор я его не встречал, вина на мне перед Дари, и немалая. Но мать он отстоял, живут теперь отдельно, вдвоем. Это я знаю, спросил однажды у торговых людей из нашего народа, гнавших проданный скот на запад. Давно, правда, это было, но едва ли что-то изменилось.
Он говорил тяжело и виновато. Мира ежилась, уже сомневаясь в правильности своего намерения скакать. Но храбрилась: ведь должен же кто-то разобраться с большой ложью, и почему не она? Разве Деяне тут было бы проще?
Дари – случай по-прежнему любил маленькую арагни, – вышел на них сам. Тремя ночами позже удивленно возник из смутных шорохов степной ночи, рассматривая дивного коня, утраченного друга и странную девочку-северянку. Он охотился в степи и заметил костер. Толком и обрадоваться встрече не
