К расхожему мнению о том, что нынешняя власть особо благоволит своей alma mater, Людмила Алексеевна относится скептически. «Президент старается помочь высшей школе России в целом. Петербургский университет был автономным вузом всегда, даже в советские времена, когда существовали жесткие рамки учебных планов, когда были регламентированы все общественно-политические дисциплины. Даже тогда мы у себя продолжали преподавать так, как считали нужным. Многих академиков, профессоров и студентов в те страшные 1930—1950-е годы арестовывали и уводили по коридору в главном здании, за что его окрестили «арестометром». А курс генетики читался тогда, когда нельзя было произнести даже это слово — «генетика».
О репрессиях сталинского времени в университете обычному человеку известно не так много, а между тем факты впечатляют. В 1949 году, когда прогремело «дело космополитов», местные ученые в массовом порядке обвинялись в пропаганде буржуазно-либеральных взглядов. Были арестованы декан исторического факультета В.В. Мавродин и физик А.Ф. Иоффе, отстранены от преподавания лучшие профессора-филологи: знаменитый исследователь сказки В.Я. Пропп, компаративист и знаток романтизма В.М. Жирмунский, гуру отечественного литературоведения Б.М. Эйхенбаум. 29 октября 1950 года был расстрелян ректор университета экономист А.А. Вознесенский. События тех лет нашли отражение в лагерных воспоминаниях Солженицына: «Вот профессор Аристид Иванович Доватур… Петербуржец, классический филолог… Оторвали его от Геродота и Цезаря… и посадили в лагерь. <…> и в лагере он — как во сне. Он пропал бы здесь в первую же неделю, но ему покровительствуют врачи… поручают Доватуру читать им лекции. Это в лагере-то — по-латыни! Аристид Иванович становится к маленькой досочке — и сияет, как в лучшие университетские годы».
Чтобы получить исторические свидетельства из первых рук, я отправляюсь на встречу с Андреем Аствацатуровым, внуком академика В.М. Жирмунского, преподавателем кафедры зарубежной литературы, основанной дедом. Мы встречаемся в филфаковском кафе, которое было модным в 80-е годы и называлось «Ямой». Сегодня здесь уныло, пахнет едой и прошлыми временами, о которых мы и собираемся говорить. «Главным объектом нападок стал покойный А.Н. Веселовский, основатель компаративистики. Некоторым профессорам «дело космополитов» стоило жизни: Г.А. Гуковского, заведующего кафедрой русской литературы, посадили в тюрьму, где он вскоре умер из-за слабого сердца. Мой дед являлся членом- корреспондентом Академии наук, поэтому его оставили в университете, но преподавать запретили. То, что ушли яркие люди, стало настоящей трагедией как для научной жизни факультета, так и для всей петербургской филологической школы, прославившейся еще дореволюционными семинарами С.А. Венгерова, В.Б. Шкловским и формалистами 10—20-х годов. Отчасти поэтому центром филологической силы стала в 1960-е годы тартуско-московская семиотическая школа во главе с Ю.М. Лотманом».
1949 год с его «делом космополитов» также называли «годом антисемитизма». «В начале 1950-х годов Захар Исаакович Плавскин, ассистент на кафедре истории зарубежных литератур филфака ЛГУ, принимал экзамен по литературе Средних веков и Возрождения, — рассказывает Аствацатуров. — К нему сел отвечать студент, которому на экзамене достался Данте, «Божественная комедия». Студент молчал, и преподаватель начал задавать наводящие вопросы. Кого Данте поместил в последний круг Ада? — студент не знал. Хорошо, это были Иуда, Брут и Кассий. А почему он туда поместил именно Иуду? Студент судорожно сглотнул слюну и с опаской покосился на нос Захара Исааковича. Потом перегнулся через стол и, приблизив свое лицо почти вплотную к лицу Захара, испуганно прошептал: «Иуда был еврей!»
С Аствацатуровым мы говорим не только о политике, но и о его семье, а также о таком понятии, как «университетская династия». «Династий в Петербургском университете много, те же Пиотровские: отец Борис Борисович и сын Михаил Борисович — оба студенты восточного факультета и директора Эрмитажа. А я учился на одном курсе с Викой Вербицкой, дочерью Людмилы Алексеевны, — рассказывает он. — Научные труды по филологии родители мне начали выдавать уже с 14 лет. Часто на «семейных советах» обсуждались труды деда, а 2 августа, в день рождения Виктора Максимовича, в нашем доме традиционно собирались одни и те же гости: Д.С. Лихачев, Лидия Гинзбург, Г.А. Бялый. А в 50-х — меня еще не было на свете — в дом приходил Иосиф Бродский: они с дедом готовили книгу поэтов-метафизиков, которая так и не была издана из-за смерти деда».
Наш разговор постепенно уходит в русло науки и семейных традиций, однако меня продолжает волновать вопрос о свободе слова и выбора, о политической активности нынешних универсантов. Есть ли она сейчас? Подруга Наташа, выпускница исторического факультета, считающегося — вместе с философским — самым политизированным в университете, проводит для меня небольшую экскурсию. Она показывает на истфаке закрытый на замок люк, ведущий куда-то под землю. «Там, в подвале, с начала и до середины 90-х проходили собрания политически активных историков и философов, читались лекции по анархизму. А в конце 90-х здесь существовал «Клуб молодых поэтов», некоторые его участники потом переместились в центр неофициальной петербургской культуры — на «Пушкинскую, 10». Сейчас, как видите, люк закрыт на замок». Впрочем, студенты исторического и философского по-прежнему остались политически активными. Они часто инициируют различные гражданские акции, многие участвуют в митингах против национализма. Трагическая история двадцатилетнего Тимура Качаравы, студента- философа, убитого год назад на Лиговском проспекте за активное участие в антифашистском движении, прогремела по всей стране.
СПбГУ университет-герой
