человек? Человек не убегает от опасности. Отец всегда учил его отличать в себе человеческое от звериного. Человек умеет преодолеть страх, человеком не должны двигать инстинкты, которыми руководствуется зверь. Он отдал свой лес без боя, убежал. Да, он еще медвежонок. Для берендея он подросток, берендеи живут долго, но и созревают поздно. Полную силу он наберет лет через десять- двенадцать. Впрочем, Берендей не обольщался: даже заматерев, он не станет очень крупным зверем. Его отец был крупней и сильней. И отец бы не отдал свой лес без боя.
А Берендей бы ни за что не посмел выйти из теплого, надежного дома, если бы не эта девочка. Он хотел положить к ее ногам весь мир. Что еще он мог сделать для нее? Прокатить с ледяной горы? Пожалуйста. Для медвежонка это нетрудно. Только чтобы она смеялась. Может, позвать волков, чтобы ей стало страшно, а потом разогнать их, чтобы она восхищенно хлопала ресницами? И это нетрудно для хозяина леса. Пусть и бывшего хозяина леса. А что он может дать ей как человек? Она хотела чего-нибудь волшебного, но он так и не сумел ничего придумать для нее.
Берендей знал только одно волшебство - собственное превращение. Сколько раз он пытался понять, как это происходит, но в конце концов сдался. Отец посмеивался над ним и объяснял:
- Волшебство - это то, что происходит против законов природы. Так что можешь не стараться это объяснить. Пользуйся, совершенствуйся, а объяснить не пытайся.
И Берендей принял это как данность. Но вряд ли Юльке хотелось именно такого волшебства.
Что он делает? Как он смеет? Это же безнадежно. Это путь, который ведет в тупик. Он никогда не сможет сделать ее счастливой, у него нет даже дома, такого, в котором она привыкла жить. Его дом хорош для берендея. Добротный, теплый, по-своему уютный. В нем хорошо жить с отцом. Или с сыном. Но не с ней. Тот мир, который он может положить у ее ног, ей не нужен.
Он всеми силами старался не показать ей, что чувствует. Он боялся увлечь ее и одновременно невероятно хотел, чтобы она увлеклась. Берендей всю жизнь прожил с отцом и после трех лет ни разу не видел своей матери. Впрочем, мать вряд ли смогла бы научить его, как правильно вести себя с девушками. А отец, наверное, и предположить не мог, что перед ним когда-нибудь встанут такие вопросы.
И сейчас Берендей ощупью продирался сквозь свои чувства, пытаясь понять, что в них человеческое, а что звериное. И не понимал. Да, наверное, желание стиснуть ее в объятьях в полную силу медвежонка - это звериное. А если осторожно прижать к себе? Это звериное или нет? А накрыть ее рот губами? Это же совсем не то, что хочет зверь внутри него.
Он не собирался касаться губами ее волос, когда катил ее с горы. Совсем не хотел, это получилось само. Случайно. Ее волосы пахли молоком. Неужели он не умеет управлять зверем внутри себя? Но как невероятно желанны любые прикосновения к ней! Легко и случайно дотронуться до ее руки. Или поднять с пола на диван, такую маленькую и легкую.
Что он делает? Как он смеет?! Надо немедленно уходить. Завтра же, как только начнут ходить автобусы, он соберется и уедет домой. Завтра?… Автобусы начнут ходить часа через три!
Юлька забилась под одеяло, надеясь уснуть счастливой. Но вдруг вспомнила: Егор же приехал с Людмилой. Значит… Значит, все это ей показалось. Она все это придумала, навоображала себе неизвестно чего. Она успела придумать для себя, что тоже нравится ему, что все его поступки объясняются тем, что ему, так же как и ей, хорошо вместе. Она успела каждый его жест истолковать в свою пользу, каждое слово объяснить его симпатией, и в результате нарисовалась такая красивая сказка, что захватывало дух.
Предчувствие счастья вдруг сменилось отчаяньем. Таким горьким отчаяньем, что из глаз полились слезы. Он просто добрый, хороший парень, который вел себя с ней, как подобает воспитанному и доброму человеку. Он катал ее с горы - но ему и самому нравилось кататься с горы. Он помог ей мыть посуду - но это же вполне объяснимый поступок, без всяких особенных чувств к ней. Ему нравилось с ней разговаривать - а кому не нравилось? Они с Андреем, например, не одну ночь провели за разговорами на кухне. И тоже не могли остановиться и разойтись. Это не говоря о ночных разговорах с подружками.
Оказывается, все, что она себе представляла, - не более чем выдумка, мечты маленькой глупой девочки, не более! И плакала Юлька даже не от того, что мечта разлетелась на куски, как разбитая елочная игрушка, а от осознания собственной глупости и самонадеянности. И мысль о том, что он заметил ее интерес и прочитал на лице ее глупые мечты, заставляла Юльку краснеть и умирать от стыда.
Нет, ее чувство не стало меньше, она не давала себе слова выбросить его из головы - ей казалось, что она полюбила его навсегда. Только если раньше это окрыляло ее и делало счастливой, то теперь швырнуло в пропасть горечи и острой боли. Юлька не представляла, что душевная боль может быть такой сильной. Ей хотелось кричать от этой боли, и она затыкала себе рот подушкой, промокшей от слез.
Она так и уснула в слезах. И приснился ей медведь, положивший огромную бурую голову на ее кровать. Добрый и совсем нестрашный медведь.
Леня Журавлев в детстве был тефтелей. Размазней. Он всегда был крупным мальчиком, но это нисколько ему не помогало. Одноклассники не любили его, часто задирали, но он предпочитал с ними не связываться и всегда старался уйти от конфликта.
Отец смотрел на это сквозь пальцы, а маму это раздражало. Мама Лени была женщиной властной, серьезной и всю свою жизнь посвятила карьере отца. Сам отец ни за что не стал бы ползти вверх по служебной лестнице, ему бы хватило должности рядового инженера. Но маме этого показалось мало, и она толкала его вперед, пока не сделала главным инженером завода.
То, что сын вместо преодоления трудностей благополучно их избегает, бесило ее необычайно. А он пошел в отца, только и всего.
В семь лет мама записала его в секцию бокса. За руку приводила к началу тренировки и встречала, когда тренировка заканчивалась. Он был хорошо сложен для бокса - высокий, с длинными руками. Но через три месяца тренер сказал маме, чтобы она перестала мучить мальчика: боксером он не станет. Характер не тот.
Потом была спортивная гимнастика, но оттуда его вышибли с треском, потому что он залез на шведскую стенку и боялся с нее слезть, пока его не сняли взрослые ребята. Тренерша сказала, что у него нет шансов. А поскольку секция относилась к школе олимпийского резерва при Дворце пионеров, ни мамины слезы, ни жалобы не помогли. Спортом занимались бесплатно, но только те, у кого к этому были способности.
В конце семидесятых необыкновенную популярность среди мальчишек имел хоккей. И в одиннадцать лет Леня сам, к радости матери, записался в секцию. Попроще, чем олимпийский резерв. Поэтому и требования там предъявляли пониже.
И ему понравилось. Понравилось побеждать. Побеждать самого себя, соперников, товарищей. В нем наконец проснулось честолюбие, свойственное матери и чуждое отцу. Особенно ему нравилась фраза: трус не играет в хоккей. В глубине души Леня отлично знал, что он трус. Но никто и никогда об этом не догадается, потому что он играет в хоккей.
Он имел отличные данные для хоккея и, возможно, добился бы в нем некоторых успехов. Но он взрослел, и когда получил свидетельство за восьмой класс, где троек оказалось больше, чем четверок, мама схватилась за голову.
С сентября на хоккее поставили жирный крест. Теперь он ходил в математический кружок при Дворце пионеров, занимался с репетитором физикой и химией: мама наметила поступление в университет. Конкурс на матмехе был небольшой, поэтому с поступлением трудностей не предвиделось.
За два года Леня легко из троечника превратился в первого ученика класса по техническим дисциплинам. А литература с географией его не очень интересовали. И снова он ощутил вкус победы, оставив одноклассников далеко позади. И девчонки восхищенно вздыхали: «На матмех? Но ведь там очень сложно учиться!». А он только посмеивался в ответ: трус не играет в хоккей!
Но в университете его ожидало разочарование. Таких, как он, первых учеников в классе, там оказалось пруд пруди. И обойти их на повороте было не так-то просто, если не сказать - невозможно. И на помощь снова пришел хоккей. Леню быстро приняли в университетскую команду, зачеты он получал шутя, стоило только завкафедрой физвоспитания намекнуть об этом строгим преподавателям.
В университете Леня познал вкус еще одной победы - над женщиной. Женщины стали его страстью. Он был высок, силен и хорош собой. Его не интересовали девушки, липнувшие к нему, как мухи. Ему нужна была победа. Желательно над соперником. Он как нарочно выбирал для себя девушек, которые с кем-нибудь
