Юлька наверняка еще сидела на экзамене, поэтому извещения о доставке он не получил.
Берендей заехал к Михалычу, вернуть ружье. Пришлось еще раз рассказывать про вчерашнюю охоту, а ему хотелось домой: он чувствовал себя разбитым и усталым.
Но, едва добравшись до дома, он пожалел, что не задержался в поселке и не дождался, пока Юлька освободится.
Он затопил печку и сел у огня. На этот раз от его печали не осталось и следа. Он даже не вспомнил об отце, как это обычно бывало. Он думал про Юльку. «Как жаль, что мы здесь не одни». Что ему теперь делать? Как он должен поступить? Вчера, пока они сидели в кафе, у него не было никаких сомнений. А что изменилось теперь?
Думать о ней было и страшно, и хорошо. Печка давно погасла, а Берендей забыл закрыть трубу. За окном началась метель: утробно выл ветер и стучал снегом в стекло. Часы на стене показывали пять. Наверняка Юлька уже сдала экзамен. Он мог бы поехать и позвонить ей. И Берендей вдруг отчетливо понял, что если позвонит ей, то от его сомнений не останется и следа. И как только он ее увидит, он тоже не будет сомневаться. Потому что не сможет рассуждать. Потому что потеряет голову. И ничто не сможет ни удержать его, ни заставить одуматься.
Нет, он не станет сегодня звонить. Слишком тяжело будет положить трубку. Он встретит ее завтра. Он встретит ее и привезет сюда, как и обещал. И будь что будет.
Нужно всего-навсего дождаться завтрашнего утра.
И едва Берендей принял решение, как понял, что безмерно счастлив. Он поднялся, уткнулся лбом в дверной косяк, постучал кулаками в стену и зарычал от этого счастья. Как бер.
Он всю ночь провалялся в кровати, не раздеваясь, и предавался слишком смелым мечтаниям, чтобы признаться в них даже самому себе. Заснул он только под утро, и ему снилась Юлька, стоящая на пороге его комнаты.
Леонид хотел есть. Он не ел ничего с ночи на седьмое января. При воспоминании о берендее из горла сам собой вырывался рык: почему ни одна пуля не причинила ему вреда, а выстрелы берендея едва не покалечили? Колени до сих пор ныли, а простреленная рука шевелилась с трудом.
Раны заживали быстро. Так быстро, что Леонид удивлялся. После схватки с толстяком он не надеялся подняться, но едва услышав, что к нему валит шумная толпа охотников, встал и ушел. Хромая и спотыкаясь, но ушел. Они не стали его догонять, хотя и могли. Да они испугались, увидев, что он может подняться!
Целую ночь и целый день ему пришлось зализывать раны, сидя в своем убежище под вывороченным деревом. И Леонид рычал от злости, вспоминая берендея: мало того, что тот не дал ему сожрать пацана из машины, - он осмелился еще и прийти на охоту! Как будто одной ему было мало! Надо же, какой отчаянный! Да просто дурак. Дурак и мальчишка. Даже если его выстрелы причиняют Леониду вред, берендей все равно не может его убить. А раны хоть и болят, но заживают быстро. На глазах.
Очень хотелось есть… Голод сводил его с ума, заглушал боль, перевешивал здравый смысл, осторожность и логику.
В ночь на девятое Леонид вылез из норы, но в Белицы не пошел - слишком далеко, он еще не оправился для этого. Прошел по краю поселка, но одинокие прохожие почему-то не появлялись. Праздники подходили к концу, а слухи о людоеде расползлись быстро.
Даже ни одного пьяницы не встретилось ему за несколько часов слежки! Колени заныли, и Леонид поспешил вернуться в берлогу. Он еще не мог так долго стоять на ногах. К утру он должен поправиться. Иначе, чего доброго, подохнет с голоду! Утром люди будут не так осторожны.
Леонид снова долго зализывал открывшиеся раны, почти до рассвета. Пока наконец не уснул. Ему снилось, что он нашел мертвого толстяка на месте вчерашней схватки и хочет подойти к его телу. У него изо рта бежала слюна, он чувствовал запах пищи, а ноги отказывались нести его вперед, подгибались, и он падал в снег. Но вожделение было столь сильным, что он полз вперед, загребая снег под себя и толкаясь вперед здоровой рукой. Он полз и представлял, как вонзит зубы в жирное, мягкое мясо. И оно будет таять во рту, и кровь быстрей побежит по жилам, и прекратится эта надоевшая боль в желудке. И раны заживут совсем, им требуется совсем немного мяса - живительного, сочного, - чтобы зажить. Но когда до цели оставалось немногим более метра, на его пути вставал берендей со своей двустволкой и целился в голову. И Леонид просыпался от ужаса и отчаянья. Но засыпал снова, и снова полз вперед, и снова натыкался на берендея.
Было около одиннадцати утра, когда кошмар доконал его окончательно, и он с ревом вскочил на ноги, разрушив теплую снежную крышу своего убежища. Раны почти не болели, только от резких, неосторожных движений слегка покалывало колени. Дыра на руке затянулась и поросла шерстью, лишь на подушечке, на месте выхода пули, осталась кривая розовая вмятина. И кожа на этом месте еще не огрубела.
Голод. Голод тут же заявил о себе, едва Леонид прошел несколько шагов. В поселок! Он должен поесть во что бы то ни стало! Пусть его увидят - люди ничего с ним сделать не смогут. Им потребуется взвод автоматчиков, чтобы уложить его! Главное - действовать быстро. Ему нечего бояться!
Он вышел на дорогу недалеко от кольца автобуса. Вокруг никого не было, здесь он мог встретить только берендея. Но почему-то совсем не хотелось встречаться с берендеем, особенно с вооруженным. Леонид рыкнул от злости и побежал по дороге. Рано или поздно он увидит людей. И кого-нибудь да догонит. Бегать по дороге гораздо легче, чем по снегу в лесу.
Утро было пасмурным. Потеплело до минус пяти. Берендей проснулся слишком рано: до Юлькиного приезда оставалось целых три часа. Но он не мог больше лежать в постели, поэтому собрался и выехал гораздо раньше, чем было нужно: решил сходить в магазин на станции и купить каких-нибудь вкусностей, чтобы она не думала, что у него есть только борщ и сушки.
Потом ему в голову пришло, что девушкам принято дарить подарки. До прихода электрички оставалось полтора часа, и он зашел в универмаг. Но что можно подарить девушке, он не знал. Лидии Петровне он дарил исключительно полезные вещи, которые она сама себе позволить не могла: пуховые платки, электрочайник, чайный сервиз… Не дарить же Юльке сервиз или чайник! Он бы купил ей колечко, но боялся промахнуться с размером.
Пришла СМСка: «Я уже еду». Берендей улыбнулся.
И колечки, и сережки отпали: в универмаге продавалась только дешевая бижутерия. Он хотел пройти мимо множества крошечных игрушек-статуэток - это было так несерьезно! - но случайно увидел забавную фигурку, будто кто-то специально сделал такую для него. На зеленой траве сидела маленькая девочка, а ее за плечо обнимал медвежонок. У девочки были темные кудри и синие глаза. И вообще она была очень похожа на Юльку.
Он хотел купить две: одну себе, другую Юльке, но фигурка была только одна. Он бережно спрятал ее за пазуху. Юлька, конечно, не поймет. И он, конечно, ничего ей не объяснит.
Берендей пошатался по магазинам еще немного, поминутно глядя на часы, и вышел на платформу минут за десять до прихода электрички, в надежде, что она придет раньше.
Разумеется, этого не случилось. Электричка опоздала минуты на три - и они показались Берендею бесконечными.
Юлька вышла на платформу и огляделась. Он махнул ей рукой, и она бегом бросилась к нему. У Берендея от счастья захватило дух и дрогнули колени. Он поймал ее в объятья и поцеловал сразу, на глазах у толпы, спешащей по платформе. Десять дней назад он и представить себе не мог, каким огромным может быть счастье! Он всегда был счастлив, с самого детства, и привык к этому, как привыкают к воздуху, которым дышат. Но сейчас… Сейчас он пил это счастье большими глотками, торопясь, захлебываясь, боясь пролить хоть каплю, но все равно проливая. Как будто мог не успеть. Как будто в любую секунду это счастье могло кончиться, а он так и не сможет им насытиться.
Они сели на мотоцикл, и Берендей рванул с места, чтобы она вцепилась в него покрепче и засмеялась. И она смеялась, и прижималась к его спине щекой, - он чувствовал тепло ее лица. Не проехав и трети пути, он остановился, заглушил мотор и обернулся к ней.
- Что? - спросила она.
- Я давно тебя не видел, - ответил он с улыбкой и поцеловал ее. А потом поехал дальше.
Он увидел Заклятого через мгновение после того, как почувствовал, что его счастью осталось жить
