руках, Млад забеспокоился и заглянул к нему сам. Добробой ушел в Сычевку за молоком и еще не вернулся — поговаривали, у него там появилась девушка, и послать к Ширяю для столь деликатного дела второго шаманенка не удалось.
Парень лежал на постели лицом к стене, странно вытянув руки, и не оглянулся на скрип двери — Младу показалось, что он плачет.
— Ширяй, — Млад присел к нему поближе, — ты чего, заболел?
Тот замотал головой, ни слова не говоря.
— Что-то случилось?
Тот снова покачал головой и ничего не ответил.
Млад окинул его взглядом — в спальне было темновато, и только нагнувшись пониже заметил, что на руках у парня страшные ожоги в черных разводах.
— Ты чего сделал-то, а? — сердито спросил он, догадываясь, что произошло.
— Ничего, — буркнул Ширяй и шмыгнул носом.
— Ты повернуться можешь? Я посмотрю.
— Да ничего не надо смотреть, заживет как-нибудь.
— Я тебе заживу! Поднимайся! Пошли за стол! — Млад никогда не кричал на учеников, но тут не удержался. Ширяй, видно, не ожидал ничего подобного, и начал медленно и неуклюже вставать. Глаза у него действительно покраснели и опухли, а он не мог даже вытереть лицо от слез — кисти были обожжены со всех сторон. Млад подхватил его под локоть, потому что парня шатало, довел до стола, по дороге сняв с крючка полотенце, и усадил на лавку.
— Посиди немного, сейчас я лампу зажгу, темнеет уже, — для начала он вытер Ширяю глаза и нос — вдруг вернется Добробой, и увидит, что Ширяй плакал?
— Да не надо ничего… — снова попробовал сказать парень.
— Перестань говорить чушь. Давай, рассказывай, как тебе в голову это пришло?
— Что? — Ширяй прикинулся ничего не понимающим.
— Ничего. Рассказывай.
— Ты что думаешь, я один такой? — вскинул тот глаза, — да половина студентов попробовала! Все спорят и все руки в угли суют!
Млад опустил руки и сел рядом с Ширяем.
— Вы что, ненормальные? — тихо спросил он.
— А что? Если я прав, значит должно получиться! А я ведь тоже шаман!
— Какой ты после этого шаман! А? Ты что, не понимаешь? И о чем же ты таком спорил, что для этого надо было руки в угли совать, а?
— Да из-за девчонки, — буркнул Ширяй, — что она меня выберет…
— Да ну? А ты в этом нисколько не сомневался?
— Не сомневался! Все сомневались, а я не сомневался! Пока… пока не попробовал. А они испытать меня хотели. А я тоже… тоже испытать хотел.
— Ну и дурак… — Млад подкрутил фитиль лампы и подумал, что ведет себя в точности, как дед в таких случаях, — шаман должен понимать, когда нужна помощь богов, а когда можно обойтись своими силами. Ради Правды можно пойти на смерть, а ухарство того не стоит. Достойно десятилетнего мальчишки, а не того, кто прошел пересотворение.
— Да я понял уже…
— Больно было? — Млад похлопал парня по плечу.
— Жуть… Угли еще к коже приклеились — не стряхнуть… Знаешь, как все надо мной смеялись? Никогда не забуду.
— Правильно смеялись — нечего бахвалиться, — Млад вздохнул, — да ладно. Не переживай. Мало мы глупостей в жизни делаем, что ли?
— То-то и обидно, что правильно смеялись… — проворчал парень.
Когда вернулся Добробой, Млад успел перевязать Ширяю руки и хотел уложить его в постель, но тот воспротивился — остался за столом, читать книгу. Приходилось время от времени переворачивать ему страницы. Добробой же, с порога увидев повязки, расхохотался.
— И ты, что ли? Ну вы даете! Я троих таких по дороге встретил — от медиков шли!
— Ничего смешного не вижу, — Млад сжал губы, — ему больно, между прочим…
— Так от глупости никакие лекарства не помогут! — продолжал со смехом Добробой.
— Ты шибко умный, — прошипел Ширяй сквозь зубы.
— Молоко-то не прокисло? — спросил Млад, покосившись на Добробоя.
— Не, я вечерней дойки дождался. Тепленькое… Хочешь, Млад Мстиславич?
— Ну, налей… И Ширяю налей тоже. Мы его теперь с ложки недели две будем кормить.
— Коляда, между прочим, скоро… — вспомнил вдруг Добробой, — Собирались же, маски делали… А ты? Как колядовать-то будем? И Карачун завтра.
Самый короткий день в году начинался хмуро и недобро. Выйдя на крыльцо, Млад почувствовал приближение не метели даже — бурана. Северный ветер завывал потихоньку, пробуя свои силы, гнал мрачные тучи низко к земле и поземок вдоль тропинок. Над факультетскими теремами вились дымы — занятий не было, все пекли ржаные хлебы и грелись у печек, рассказывая друг другу страшные сказки.
Хийси прятался в будке — в этот день нечего делать на дворе, даже собаке это понятно, а уж такому лентяю, как Хийси, только дай повод не высовывать носа на мороз.
Млад обогнул университет справа и вышел на крутой берег Волхова, разглядывая небо на севере. На открытом пространстве ветер задувал еще сильней — холодный, недобрый ветер: внезапным его порывом едва не снесло треух с головы, набило снежной крупы за воротник и дернуло полы полушубка.
— Что, дед Карачун, тебе не нравится, что я задумал? Так не у тебя же спрашивать буду, — усмехнулся Млад.
Ветер хлопнул по лицу широкой, тяжелой ладонью, взвился с тонким воем вверх и растекся по берегу юрким поземком — словно змей.
Млад еще раз посмотрел на небо и свернул к университетскому капищу.
Там вовсю готовились к празднику: студенты носили дрова для костров и смолили факелы, три волхва что-то бурно обсуждали, водя пальцами по небу, сычевские мужики расчищали снег.
— Здорово, Млад Мстиславич! — наконец, заметил его один из волхвов, — что скажешь?
— Буран будет к ночи. Начинайте раньше, и костры не ставьте высоко — к теремам искры полетят.
— Так северный же ветер, как же к теремам?
— С Волхова дунет — как раз в ту сторону и получится, — пожал плечами Млад.
— Спасибо, что предупредил. Настоящий Карачун, ты чуешь? — волхв подмигнул Младу.
— Ага, — рассеянно кивнул Млад, — красиво должно получиться.
— Что-то ты сегодня невесел. Видал, пол-университета вслед за тобой вчера угли из печек таскали?
— Видал… — вздохнул Млад, поморщившись.
— Уел ты Осмолова, да как уел! Не хочешь сегодня на празднике выступить?
— Нет, я ночью подняться хочу.
— Силы бережешь? Ну, давай. А что это вдруг — подняться? Обязательно сегодня?
— Шаманская болезнь начинается, почти месяц не поднимался. А тут такая ночь…
Дана ждала его — сегодня она была одна, Вторуша сидела дома, в Сычевке.
— Я думала, ты еще затемно придешь, — она сама сняла с него треух и отряхнула, приоткрыв дверь в сени.
— Сегодня буран будет, я на капище ходил, предупредить.
— Чай будешь пить?
— Нет. Кипятку выпью, — Млад снял валенки и пошел за стол.
— Что это ты? Никак, наверх собрался?
