Потом я сделал неприятное открытие: совсем не обязательно чувствовать боль, чтобы
Не знаю, сколько прошло времени, но меня начало трясти, хотя я не чувствовал холода. Я медленно осознал, что лежу, растянувшись, на каменном полу, хотя как там оказался, я не представлял. Затем ко мне вернулось зрение, и я узнал Физула Чембрюла, склонившегося надо мной в парадных одеждах жреца. В руках он держал деревянный шест, а когда я увидел на конце шеста металлический крюк, с которого все еще капала склизкая вода, и заметил рядом лохань, то сразу все вспомнил.
– Угри!
– Тебе некого винить, кроме самого себя, Малик. – Физул присел на корточки, чтобы посмотреть мне в глаза. – Как мне просить Йахту Звима принять тебя в свою паству, когда ты отказываешься очиститься?
– Принять меня? Ты хочешь, чтобы я… – Я с трудом верил своим ушам, ведь Йахту Звим ненавидел Кайрика, как лед ненавидит огонь. Я встряхнул головой, стараясь собраться с мыслями, но лишь добился того, что у меня в ушах забулькала вода. – Ты хочешь, чтобы я обратился в другую веру?
– Тебе решать, разумеется. Но альтернатива… – Верховный Тиран покачал головой; – Скажем так: для нас обоих было бы лучше, если бы ты поменял веру.
От слабости я даже позабыл, зачем сюда прибыл. Я вспомнил все невзгоды, выпавшие на мою долю за годы службы Единственному, я понял, что мог бы всего этого избежать, если бы поклонялся Йахту Звиму. Я сказал сам себе, что Йахту Звим никогда не совал мне в грудь скользкий комок гнили, никогда не требовал от меня невозможного, никогда не грозил вечным проклятием, если я не справлюсь с поручением. Все, что Йахту Звим сделал, – предложил мне надежду вечного спасения.
– А что потребуется для обращения в новую веру? – спросил я. От этих слов грудь сжало холодом, но это лишь придало мне решимости. – И как скоро его можно будет осуществить?
– Как только ты признаешься. – Физул улыбнулся. – Правда и будет твоим спасением.
– Правда? Я ведь уже сказал тебе правду! – Я был бы рад солгать ему, чтобы умаслить, но заклинание Мистры не позволило. – А ты швырнул меня в угрёвую ванну!
– Да. А теперь ты должен рассказать, зачем Кайрик прислал тебя сюда.
– Но он меня не присылал! Единственный прочел собственную книгу и теперь окончательно спятил! Он считает себя таким же великим, как Эо, и ждет от остальных богов, что они станут подчиняться его воле, поэтому он требует, чтобы я принес ему «Кайринишад», и тогда он будет править миром по-своему! – Мне на грудь навалилась невыносимая тяжесть. Я едва не задохнулся, руки и ноги у меня свело от холода, и я по своей глупости еще больше преисполнился решимости убедить Физула, что говорю правду. Я провел рукой по своему рыхлому телу. – Ты только взгляни на меня. Я вовсе не герой! Когда я все-таки нашел «Кайринишад», то даже не смог поднять том, а Единственный тем не менее грозится отдать меня на суд Келемвара, если я не сумею выполнить его приказ. – Мне пришлось сделать паузу, хватая ртом воздух, так как теперь мне казалось, будто на моей груди стоит по меньшей мере верблюд. – Прости меня, о Гейзер Милосер… э-э… Грозн… э-э… ой-ой-ой!
Заклинание Мистры не позволило мне произнести должные слова раболепия. Тогда я схватил край робы Физула и поцеловал как безумный, но Верховный Тиран по-прежнему смотрел на меня с подозрительным прищуром. Потом он поднял меня с пола, словно пустой мешок, и снова швырнул в лохань. Верблюд на моей груди превратился в слона. Мое тело обвил огромный угорь, но я не потерял сознания сразу, как в прошлый раз; сейчас я почувствовал, как скользкие твари утягивают меня под воду. Я едва успел высунуть лицо и сделать несколько глотков воздуха, прежде чем снова опуститься на дно. В запястье мне впилось что-то твердое и острое, затем мои глаза закатились, и я больше ничего не чувствовал.
Когда я очнулся, прошло, наверное, несколько секунд, не больше, так как Верховный Тиран успел только вывалить мое тело на пол и как раз вынимал крюк из цепи моих наручников. Кайриково сердце по-прежнему вело себя так, словно на моей груди расположился слон. Мои мускулы подрагивали, в ушах звенело, а на языке был привкус миндаля, но видел я гораздо лучше, чем после первого окунания.
Физул потыкал в меня крюком:
– Ты должен признаться,
– Признаю, что ты мешок мочи, вышедшей через гнойную дырку, какой и является рот Йахту Звима! – Раз он не желал слушать правду, что еще мне оставалось, как не вернуться к первоначальному плану? – Когда пройдет Год Кровавой Бойни, твой бог будет выносить горшки во Дворце Вечности, а тебе достанется чистить кладовки!
Невыносимый груз тотчас исчез с моей груди, и я понял, как был слеп, что искал спасения у какого-то другого бога, а не у Кайрика. Только Кайрик был божеством моего сердца, и другой судьбы мне не дано, как та, которую он предначертал. Я мог благоденствовать лишь в тени его величия или погибнуть во тьме, отвергнутый им!
Как глупо было думать, что можно избежать своей судьбы. На меня напал приступ хохота, ибо я почувствовал себя таким же идиотом, как любимый шут калифа, а уж тот всегда умел рассмешить меня до колик.
Физулу, однако, было не до смеха. Он наклонился, схватил меня за наручники и поднял с пола, после чего взглянул мне в глаза убийственным взглядом.
– Почему ты пытаешься разозлить меня? – Он жарко задышал мне в лицо. – Неужели Кайрик так извратил твой разум, что теперь тебе нравится все это?
С этими словами он швырнул меня обратно в лохань с угрями.
Я сразу перестал смеяться. Скользкие твари обвили меня со всех сторон, и снова их жуткая магия прожгла мою каждую косточку. В ушах зазвенело, руки и ноги свело судорогой, зубовный скрежет отдавался в черепе, но я так и не лишился сознания. Это было не таким уж благом, как могло бы показаться, ибо, если не считать бесконтрольной дрожи, я не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой. Угри утянули меня под воду. Раскрыв от ужаса глаза, я наблюдал, как пузырьки из моего носа поднимаются вверх; так я пролежал несколько минут, парализованный ужасом, отрезанный от воздуха. Тем не менее каждый раз, когда потребность сделать вдох перебарывала меня и я невольно открывал рот, голова неизменно выныривала из воды; благодаря милосердию Тира мои легкие наполнялись воздухом, после чего я вновь проваливался в
