следами помады — она то и дело достает тюбик и подкрашивает губы. Она набралась, эмоции так и плещут из нее. Когда она говорит или смеется, на ее бледном лице появляется шевелящаяся рана, красный шрам разлепляется, кривится. При смехе, при ругани, при возмущенных воплях. Виден только ее шевелящейся рот. А вокруг порхают ногти — притягивают взгляд и отвлекают внимание, багровые пятна с черной каймой.
Когда Тарек присоединяется к ним, Фатима бросает на него быстрый взгляд, опасаясь его реакции. Вначале он почти не обращается напрямую к двум чужачкам. Потом постепенно оттаивает. Ему не нравятся пьющие люди, но он улыбается, видя, до какого состояния они допились. Он сидит с ними допоздна, хотя и не собирался этого делать — его тоже захватила красная пляска ногтей Маню. Все, что она делает, кажется несерьезным. Если только она не достает настоящую пушку и не всаживает пули в брюхо легавым. Фатима не видела, как она стреляла, поскольку в этот момент убегала. Она обкурилась, и ей кажется, что пули вылетают изо рта Маню. Когда малышка хохочет, из ее пасти вылетают пули, которые убивают людей.
Надин держится в тени и не часто поворачивает голову в сторону Фатимы. Она погрузилась в свои мысли и помалкивает. Маню несет все, что приходит ей в голову, а Надин считается с мнением остальных и предпочитает молчать о том, чего сказать нельзя. Фатима подозревает, что она вынашивает какие-то гнусные замыслы. Она похожа на человека, который получил оскорбления, но внешне остается тихим. Двуличие. У нее вежливый тон, хорошие манеры. Говорит словно порядочная девушка, обманывает всех кругом. Кто может опасаться этой высокой, блеклой девицы, почти невзрачной? Фатима не осмеливается спросить, спят ли они друг с другом. Когда глядишь на них, складывается именно такое впечатление. Они не касаются друг друга, но все время переглядываются, постоянно общаются. Когда смеются, то всегда над одним и тем же, и тела их часто сближаются. Когда одна закуривает косяк, то протягивает его подруге, даже не прерывая разговор. Они постоянно перебивают друг друга, а вернее, говорят обе сразу. Всегда наполняют два стакана. Даже не отдавая себе в этом отчета. У них одни слова, одни выражения. Почти физически ощутимое сообщничество. Они похожи на двухголовое животное, в общем привлекательное. Фатима не в силах представить себе, что они знакомы всего лишь неделю. Ей трудно разделить их, представить одну без другой.
Солнце уже встает, когда Фатима говорит, что пошла спать. Надин убирает стаканы со стола, складывает их в мойку, опустошает пепельницы и вытирает стол тряпкой. Остальные молча смотрят на нее. Она выжимает тряпку, кладет ее на бортик раковины, вытирает руки и, стоя спиной ко всем, говорит:
— То дельце с брюликами, о котором ты говорила, мы можем за него взяться, если хочешь. Если действительно надо всего лишь зайти к этому типу и заставить открыть сейф, то нам это ничего не стоит.
Она приглаживает волосы, ожидая, что скажет малышка, но та молчит, и она продолжает:
— Добавим к списку еще одну жертву, отдадим брюлики тебе, разбирайся с ними сама. Для нас это сущий пустяк. А тебе не придется иметь проблемы с легавыми. А за это тебе надо будет повстречаться с одной девицей на вокзале в Нанси — я знаю, что мы можем тебе доверять. Нам ждать на вокзале несколько дней опасно. Такой расклад устроит всех.
Маню подходит к ней, едва держась на ногах, а когда начинает говорить, ее трудно понять, но она старается четко выговорить каждое слово:
— Классная идея. Мы идем за брюликами. А ты едешь в Нанси. Круто, жаль, что я сама не догадалась.
Надин отталкивает ее, но поскольку Маню не в силах устоять на ногах, она падает на стол. Подруга поднимает ее и держит за талию.
Фатима говорит:
— Вам совсем не обязательно браться за это. Маню протестует, почти кричит:
— Ага, но и тебе было не обязательно посвящать нас в твой план, и нам не обязательно мочить этих гнусных легавых и ехать к тебе в гости. Не все в этом мире нуждается в причинах, так что мы принимаем твой план. А пока надо выспаться. Поговорим завтра.
Фатима раздумывает. Пока она не решилась. Если она откажется, то она их больше не увидит. Она услышит о них по ящику в тот день, когда их пристрелят. Быть может, во время встречи на вокзале. Она спрашивает:
— Почему вас тревожит эта встреча, вы же сказали, что почти не знаете эту девицу?
Маню театрально возмущается:
— Может, ты еще хочешь, чтобы мы сами заявились в ближайший комиссариат? Мы пообещали, пообещали Франсису. Я думала, ты понятливая девица, понимаешь, что есть вещи, которые не обсуждаются.
Фатима не настаивает, помня, что Маню даже не была знакома с этим Франсисом.
Девицы покачивают головами, делают расстроенный вид, переглядываются, находят друг друга смешными. И принимаются хохотать во весь рот, демонстрируя свои плохие зубы.
Фатима понимает, что они не изменят своего решения. И отправятся на эту встречу, если она не согласится пойти вместо них. Даже если несколько дней ожидания на этом вокзале равносильны самоубийству. Даже если их там будет ждать отряд легавых. Они пойдут. Потому что вбили себе это в голову.
Фатима решает, что принимает сделку. Но ей не нравится то, что через несколько часов им придется навсегда расстаться.
Тарек и Фатима уходят. Подруги несколько минут остаются на кухне и хохочут, прижавшись друг к
другу.
Выходя, Фатима говорит себе: «Они точно не спят вместе. Потому что называют друг друга сестрами».
Глава двадцать первая
Сидя за кухонным столом, Маню ждет, пока высохнет краска, и ругается, читая газеты, которые утром принес Тарек.
Он не стал покупать выпивку, потому что они только что встали и могут немного подождать, прежде чем напиться. Маню называет его «папой», при любой удобной возможности.
Фатима, усевшись в углу стола, рисует план дома архитектора, начинает снова несколько раз, потому что забыла какие-то детали. Несколько раз Маню ее прерывает, чтобы дать дополнительные объяснения или новые рекомендации. Маню называет ее «мамой», при любой удобной возможности.
Надин сидит в ванной и выщипывает брови: она уверена, что это важнейшая деталь лица, которая совершенно изменит ее внешность. Поправляет левую бровь, выравнивая ее по правой. И наоборот. Потом бритвой срезает все, что осталось.
Начинает красить веки зеленой краской. Замазывает лицо кремом для загара, истратив почти целый тюбик. От этого лицо становится темно-оранжевым.
Сидя на ванне, Тарек смотрит на ее потуги. Потом подходит сзади, целует в плечо и уходит. Она улыбается ему в зеркало. Ей кажется, что за ночь она стала его двоюродной сестричкой.
Появляется Маню, склоняется над раковиной, чтобы сполоснуть голову, пачкает все вокруг краской и говорит с полным ртом воды:
— Так ты еще больше похожа на фоторобот, зато теперь при виде тебя можно испугаться. Кобеля теперь нам так просто не словить… Блядь, эти статьи про нас в газетах — ты права, что даже слышать о них не хочешь. Сплошное дерьмо. Не стоит рассчитывать, что эти уроды в состоянии придумать красивую сказку.
Маню яростно трет голову — пена летит во все стороны. И продолжает:
— Блядский рот, для этих людей просто нет ничего святого!
Надин пытается вдеть кольца в уши. Маню садится на бортик ванны и предлагает:
— Может, посетим парочку писак — выберем особо гнусных и поболтаем с ними?
