— Именитый гость, прежде чем погасить свет, не хотите ли последнюю чашечку чая?
— С удовольствием, золотистый фазан, предвещающий радость.
Она быстро приготовила чай.
— А ведь вы, именитый гость, ничего не сказали, какое впечатление произвел на вас Нанкин.
— Мне он показался не так уж типичным для Китая и привлекательным, как Пекин, Ганьсу и Шанхай. Однако на меня произвела впечатление аллея, ведущая к усыпальнице династии Мин.
— Да, конечно. А почему?
— Мне понравилось, что она уставлена каменными фигурами людей и животных, а не только одних людей. А еще у меня даже слезы на глазах выступили при виде озера сплошь в лотосах. Я вообразил, как чудесно было бы там проплыть на лодке при лунном свете.
— Между озером и правым берегом Янцзы, — отреагировала она, — предусматривается строительство гигантского промышленного комплекса.
— Тем более, — упрямо тянул я свое, — что лотос имеет особое значение в китайском образном мышлении, не правда ли?
— Да. В старину этот цветок служил своего рода маятником, отмеривающим время рождений и возрождений.
— А я слышал, что в древнем Китае лотос, растущий в мутной и стоячей воде, символизирует самую тайную и самую влекущую часть женского тела, и эта часть раскрывается во всем своем блеске!
Она промолчала, не найдя повода упомянуть идеи Мао.
— И что девушка, у которой под кимоно скрывался золотой лотос, была уверена, что станет императрицей, даже если родилась в лачуге. А что обозначает лотос в революционной символике?
— Идеи Мао Цзэдуна, именитый гость, толкуют пышность лотоса в высокоморальном смысле.
— И его непередаваемый запах тоже? — попробовал съязвить я, окруженный амальгамой ее собственных ароматов.
— Да, запах его корня добавляет к понятию красоты еще и понятие честности и строгости. Наша революция нуждается в этих добродетелях, чтобы сокрушать бумажных тигров.
У меня тотчас мелькнула мысль, что мой авантюрист, притаившийся сейчас в моих штанах, мой воспламеняющийся западный Эрос есть не что иное для золотого лотоса золотистого фазана, как бумажный тигр.
— А стебель лотоса? — безнадежно спросил я.
— Стебель и сам цветок, похожий на два сердца, воплощают союз пролетариата и крестьянства. Красный лотос расцветает над мутной водой империализма, осиянный духовным светом идей Мао Цзэдуна.
Пока она оскорбляла этими словами всех богов моей крови, все мои чувства и органы сосредоточивались на ее золотом лотосе. Мой бамбук в штанах рос, чудовищно превышая скорость произрастания настоящего бамбука. Совладаю ли я с ним? Я насильственно вообразил себе Силуан как старую партийку, ветерана тысячи кампаний и мероприятий. Она вела меня по текстильной фабрике, где ткали ткань из мешанины маоцзэдуновских идей, оборванных и повялых лотосов и ожесточенных тигров моего желания.
Видение сменилось. Перед моим яростным взором встала не менее яростная фигура кардинала- инквизитора, который строго напомнил мне о католической и апостолической вере моего детства. Не успел исчезнуть мой римский духовник, как возник капитан НКВД. Он стал добиваться от меня признания в несовершенном преступлении — изнасиловании девочки-подростка в белорусском колхозе.
Когда уплыл и призрак сталинского дознавателя, явилась идея Мао Цзэдуна собственной персоной. Ее красные глаза старого дракона растягивались от виска к виску, но при этом оба глаза помещались в одной- единственной глазнице. Так что же, сплю я или брежу наяву?
— Именитый гость, нас уже охватывает сон. Позвольте погасить свет. Добрых вам сновидений!
Не успел я заснуть, как принялся читать во сне китайские эротические тексты, знакомые мне по книге Роберта ван Гулика.
Желтая книга гласит: «Распахните дверь жизни, обнимите в себе дитя Посвященного. Заставьте играть вместе дракона и тигра по правилам ласкания, изложенным за номерами 3, 5, 7 и 9, соедините земную и небесную нити. Откройте Красную дверь и введите туда Нефритовый стебель. Ян вообразит себя матерью Инь, белой, как нефрит. Инь вообразит себя отцом Яна, лаская и поощряя его своими руками».
Икинь говорит: «Если два человека охвачены одним чувством, они переломят железо. Если два человека разговаривают на языке одного чувства, их слова разнесут аромат орхидеи».
Учитель Туньсян говорит: «Исследования показывают, что имеется лишь тридцать основных позиций для совершения полового акта. Если пренебречь малосущественными подробностями, то все эти различные позиции и телодвижения по сути дела одинаковы, но вместе с тем они заключают в себе решительно все возможности. Изобретательный читатель может углубить каждую возможность и исчерпать ее до дна».
Чтобы совершить упомянутый акт с Силуан в спальном вагоне скорого поезда Нанкин — Кантон, я отобрал, опять-таки во сне, три из позиций, любезно предложенных учителем Туньсяном.
Позиция девятая: Мартин-рыбак.
Девушка, откинувшись на спину (в направлении движения поезда), держит каждой рукой каждую из своих ног. Писатель становится на колени, слегка раздвинув их, и обхватывает девушку за середину туловища. Затем он вводит Нефритовый стебель между Струн Лиры, пошевеливая ягодицами как негр, родившийся в рубашке на Гаити.
Одиннадцатая: порхающие бабочки.
Лежа на спине (в направлении, противоположном движению поезда), писатель раздвигает ноги. Девушка сидит на нем, тоже раздвинув ноги, лицом к нему, уперев ступни в спинку дивана, и активно движется, поддерживаемая его руками. Тогда писательский Горный пик отворяет Драгоценную дверь.
Двадцать четвертая: птичка из жарких стран.
Писатель усаживается на диван, раздвинув бедра и согнув колени, как делает портной. Он просит Силуан присесть к нему, лицом к лицу, и протискивает Нефритовый стебель в Драгоценную дверь. Писатель крепко обхватил руками стан золотистого фазана. Он работает самозабвенно и рьяно, как крестьянин, взрыхляющий осеннее поле. Две сказочные горы, Шуаньцу и Тьентинь, где обитают китайские бессмертные боги, трутся друг о друга до тех пор, пока не рушатся к стопам изумленных бессмертных.
В субботу утром, когда мы уже вернулись в Пекин, я сразу понял по радостному выражению физиономии Силуан, что у нее припасен для меня секрет величайшей важности. Неужто она все это время ждала моего завтрашнего отбытия, чтобы сообщить приятную вещь?
— Именитый гость, меня разбудил звонок из Центрального Комитета. И знаете, что мне сказали?
— Не имею ни малейшего представления.
— Обещаете никому не проговориться?
— Голову даю на отсечение!
— Сегодня днем, в пять часов, наш горячо любимый кормчий примет вас, именитый гость! На приеме будут присутствовать товарищи министры Чжоу Эньлай, Чжудэ, Чэньи. Тысяча поздравлений, высоко, высоко именитый гость!
— Рад разделить с вами такую честь.
— Это лучший день в моей жизни. И этим я обязана вам! Я впервые увижу так близко наших главных руководителей. За это я готова для вас на все, на все, на все!
Слезы стояли у нее в глазах. «Вот сейчас, — подумал я, — подхватить ее на руки и понести в спальню». Но мое желание было упреждено и пресечено восставшей из моего сна олицетворенной идеей Мао Цзэдуна, которая встала, как часовой, прямо передо мной.
В одном из залов бывшего императорского дворца нас ждали герои Великого похода: Мао Цзэдун,
