помощью лжи и коварства завладела мельницей и спрятала её в укромном месте. Вяйнямейнен, хоть и был уже стар, собрал воинов и по морю отправился во владения злой колдуньи. Когда они добрались до берегов, где скрывалась Лоухи, Вяйнямейнен принялся напевать и играть на арфе. Это такие гусли, — пояснил он пареньку. — От сладкой музыки заснули все: птицы не пели, звери не рычали. Лоухи тоже не могла противиться чудной мелодии. Вяйнямейнен отыскал мельницу, и его команда взяли курс к родным берегам. Три дня они гребли изо всех сил. К исходу третьего дня судно окутал густой туман: Лоухи очнулась и обнаружила пропажу. Старик стал бормотать заклинания, затем рассек туман своим мечом. В то же мгновение завыли ветры, волны поднялись до небес, но чары старика сохранили былую силу, и он отбросил шторм обратно в море. Тогда Лоухи сама напала на судно, обратившись в огромную хищную птицу. Её крылья затмевали небо, хищный загнутый клюв и когти, сочащиеся ядом, могли испугать кого угодно, но только не Вяйнямейнена. Чародей налетел на Лоухи как ураган, закрывая собой команду гребцов. Он бился с ней, нанося мечом страшные раны, пока та не оказалась растерзанной и истекающей кровью. Вяйнямейнен еле держался на ногах. Потерпев поражение, Лоухи с трудом вернулась к родным берегам зализывать раны…
— А где сейчас мельница Сампо? — мальчишку так захватил рассказ, что он, не сдержавшись, перебил деда.
— От пострел, до конца дослушай! — улыбнулся старик. — В пылу битвы никто не заметил, что Лоухи дотянулась до мельницы и раздавила в своих когтях, оставив Вяйнямейнену и его народу лишь обломки.
Вот ведь подлая — ни себе, ни людям! — огорчился Морозко. — Поделом, что её Марена с места выжила! Дедунь, и ничего от этой мельницы не осталось?
— Почему не осталось? Осталось! Собрав обломки мельницы, старик утопил их в море. Вот тут — то история и не заканчивается: не знал Вяйнямейнен, что волшба, заключенная в мельнице была такой силы, что не могла исчезнуть в одночасье. Так вот, на Варяжском море — окияне, на острове Буяне, по-другому он еще зовётся остров Рюген или Руяна, стоит крепость Аркона, святилище бога Свентовида. Волхвы Арконы самые богатые. Все думают, что их богатство это часть добычи, что привозят из военных походов рюгенские вои. А вот и нет! В самом центре храма стоит четрехликий идол Свентовида, который в одной руке держит рог изобилия — это остатки той самой мельницы Сампо. Как и почему она попала в храм Святовита — не знаю…
— Вот бы этот рог на благо людям, — мечтательно протянул Морозко. — Деда, а как этот рог добыть можно?
— Ишь, чего удумал — рог добыть! Да этот рог стерегут лучше, чем Кощей молодильные яблоки, — старик улыбнулся, потрепал Морозку по растрёпанным волосам, — поздно уже, спать пора!
Но мальчишка, словно не расслышав, что сказал ему дед, продолжал сыпать вопросами:
— А почему Кощей старый, если он молодильные яблоки стережёт? А…
— Всё!
Старик решительно погасил горевшую лучину, и вся изба погрузилась в темноту.
— Спи, давай, завтра тебя чуть свет подниму, упражняться будем!
Сызмальства заставлял Силивёрст Морозку укреплять тело. Поднимал на зорьке, когда предрассветный сон так сладок, гонял пацана вокруг избы, покуда малец не просыпался. Затем они рубили дрова, таскали воду, но не из колодца возле избы, а из родника, бьющего неподалёку в леске, на опушке которого и стояла их маленькая избушка. Да и еще много чего заставлял делать: и камни промеж ног держать, и с грузом приседать, бегать и прыгать. Когда Морозке пошёл четвёртый годок, вырезал ему Силивёрст из дерева маленький мечик и щит. С каждым проходящим годом игрушки увеличивались в размерах и в весе. От простых игр в войну с сельскими мальчишками, перешел Морозко к настоящим упражнениям. Так годок бежал за годком. Все это время боги миловали Малые Горыни: зимой Марена защищала городище от нашествия супостатов, засыпая все подходы огромными сугробами, Буран с Метелицей сбивали путников с дороги, а Ломонос с Опокой напускали на ворогов такой холод, что те, добравшись живыми до дому, благодарили своих богов что остались живы. Весной и без того плохонькая дорога превращалась в непроходимое грязное месиво. В летнюю пору лесная нечисть не давала проходу, стараясь запутать, сбить с пути прохожего, вступившего на их территорию. Осенью дожди опять размывали дорогу, а там снова приходила Зима со своими слугами. Так в мире и спокойствии пролетело еще девять лет.
На полянке супротив старой избушки, безжалостно вытаптывая сапогами едва проклюнувшуюся после долгой зимы светло- зелёную траву, кружили друг против друга двое. Одним из двоих был довольно крепкий старик с седой бородой, заткнутой за пояс, вторым — молодой парень с белыми как снег волосами. Противники были вооружены: старик держал в руке узкий изящный клинок, меч парня был тяжелым и неказистым со следами грубой ковки. Однако парень помахивал увесистым оружием легко и непринужденно. Внезапно, с прытью, которую от него трудно было ожидать, старик нанес удар. Парень словно ожидал этого удара — принял его на гарду своего меча. Затем зацепил меч противника и резким крутящим движением вырвал его из рук старца. Старик посмотрел на пустую руку, перевел взгляд на воткнувшийся в землю меч.
— Как это ты меня сегодня? Молодец Морозко! Сумел-таки одолеть! Да, стар становлюсь…
Старик хитро прищурился: не зря старался, не зря! Отличного бойца воспитал!
— Да брось, дед! — звонким голосом отозвался парень. — Ты еще крепок, а мне просто повезло!
— Не льсти мне, мальчишка! — строго прикрикнул на парня старый волхв, хотя в душе у него все ликовало. — Ты не зря потел столько времени! Вижу, вышел из тебя толк! Однако… над дыханием еще придётся поработать, над выносливостью. Не так уж и долго мы сражались, а ты вспотел, дыхание сбилось! Так что будем еще работать, будем!
— О, боги! Нет! — простонал Морозко шепотом, чтобы не сердить старика.
Он хорошо представлял себе, что кроется за этим стариковским 'будем работать'. Морозко неспешно выдернул торчавший из земли меч Силивёрста, очистил его от налипшей грязи, собираясь отнести оружие в избу. Вдруг он услышал истошный женский крик. Со стороны села к ним бежала женщина. Вбежав во двор, она с воем упала на колени перед стариком. Длинные волосы селянки спутались и неопрятными космами падали на лицо. Она, всхлипывая и размазывая слезы по щекам, вцепилась скрюченными пальцами в край длинной домотканой рубахи Силивёрста и запричитала:
— Не дай пропасть дитятку! Возьми что хочешь, но только помоги! Я знаю, ты можешь!
Старик попытался поднять женщину с колен, но та, обхватив его за ноги, прижалась к босым ногам волхва всем телом, продолжала выть, словно раненая волчица:
— Это я во всём виновата! Я! Не думала я, что так выйдет! Услышал он меня, забрал самое дорогое — дитя забрал!
Наконец Силивёрст, утомившись поднимать бабу с колен, гаркнул во весь голос:
— Тихо! Уймись, окаянная!
Баба от неожиданности притихла, продолжая лишь всхлипывать. С помощью Морозки Силивёрст поднял её с колен и, держа под руки, отвел в избу. Пока старик шептал ей что-то успокаивающее, Морозко залез в погреб и зачерпнул ковш холодного квасу. Только сделав несколько глотков, селянка смогла немного успокоиться и объяснить в чём дело.
— Веркой меня кличут, — утирая рукавом слезы, сказала она, — ты, старче, может, помнишь меня, я у тебя всегда всякие травки лечебные брала.
— Помню, — ответил Силиверст, — у тебя дитя малое есть. Ты вчера ему настойку от поноса брала.
— Да, брала, — женщина опять зарыдала на стариковой груди.
Слёзы текли у неё по щекам, щедро орошая белоснежную бороду Силивёрста
— Тихо, голуба. Успокойся!
Старик погладил Веру по растрёпанным волосам, словно малого ребёнка.
— Морозко, — обратился волхв к парю, — принеси еще квасу. — Рассказывай, родная: я так понял, с дитём что-то приключилось? Если заболел ребёночек, не боись — вылечим!
— Не-а-а, — ревела баба, — не заболел! Это я всё, дура, сама его лешаку отдала-а-а!
— Как так — отдала? — удивился Силивёрст.
