Сограждане.
Фараон
Действие пьесы происходит где-то в хорошо всем известном районе.
АКТ I
Гог. Кто ты?
Магог. А ты кто?
Гог. Египтянин.
Магог. И я, брат, египтянин.
Гог. А я слышал, что еврей.
Магог. Неправильно слышал.
Гог. Покажи паспорт или там, как его, папирус.
Магог. Зачем тебе папирус, я весь перед тобой.
Гог. В папирусе записано.
Магог. Неправильно записано.
Гог. В удостоверяющем личность папирусе всегда правильно пишут, а ты вот скрываешь.
Магог. Нечего мне скрывать, у меня в душе написано, что я египтянин.
Гог. Как же в твоей еврейской душе может быть написано, что ты египтянин? И на каком языке? На древнееврейском или, может, на русском?
Магог. На самом что ни на есть древнеегипетском, на том, на каком мы с тобой говорим.
Гог. Так ты это с древнееврейского переводишь, а потом говоришь.
Магог. Откуда ты это взял?
Гог. Откуда все берут.
Магог. Да я ни одного слова на древнееврейском не знаю, вот те крест!
Гог. Это почему?
Магог. Потому что я египтянин.
Гог. Заливай!
Магог. А что заливать, когда так оно и есть.
Гог. А ты докажи.
Магог. Чем?
Гог. Покажи папирус.
Магог. А если завтра папирусы отменят?
Гог. Не отменят, будь спокоен.
Магог. Почему?
Гог. Потому что иначе завтра не наступит.
Магог. Ты уверен?
Гог. Как в себе!..
Магог. А ты египтянин?
Гог. Конечно.
Магог. Паспорт покажи.
Гог. Зачем?
Магог. А я слышал, что с тобой тоже не все чисто.
Гог. Неправильно, брат, слышал.
Магог. А чего ты ко мне тогда вяжешься?
Гог. Потому что у меня со слухами полный порядок, а ты, брат, враг.
Магог. Какой же я враг, если египтянин?
Гог. Покажи папирус, жид пархатый.
Магог. Сам пархатый и сам жид, а я египтянин.
Гог. Господа египтяне! Гражданин фараон! Я вот лицо еврейской национальности обнаружил, которое без удостоверения!
Магог. И я обнаружил, добрый фараон и милые сограждане! Самого что ни на есть без паспорта жида!
Гог. Вот мой папирус!
Магог. Вот мой папирус!
Сограждане. И как там написано?
Фараон. Неразборчиво.
Сограждане. Это что-то новенькое.
Фараон. Во избежание международного конфликта и учитывая трудности нашего древнего времени, приглашаю граждан египтяно-евреев пройти со мной на берег Нила для прояснения ситуации.
Гог, Магог и сограждане
* * *
Удивительные истории случаются, между прочим, каждый день: с утра до вечера, а то и глубокой ночью. Именно глубокой ночью разведчик из враждебной нам страны благополучно приземлился в пункте X. и затем удачно внедрился на один из рекомендованных ему объектов, чтобы приносить вред замечательному во всех отношениях обществу различными способами.
Под фамилией Шушляк и под именем Иван стал он жить в медицинском общежитии, не вызывая особых подозрений, так как никакими такими хорошими манерами не отличался.
Работал шпион на секретном заводе, очень уставал и решил жениться, чтобы было кому о нем позаботиться: овсяную кашу приготовить, белье выстирать и на Рождество осчастливить флаконом «Шипра». Выбрал Иван девушку поскромнее, сделавшую всего тридцать восемь абортов, и зажил по-людски вместе с чадами и домочадцами жены в ожидании приказа о возвращении.
И что вы думаете, навредил нам этот диверсант?
Как бы не так! Не такие мы недоумки, чтобы со стороны подлых шушляков и подшушлячников всяких пакостей ожидать!
Принесла в одночасье наивная жена резидента булку черного хлеба из магазина, а в ней и стекло битое, и гвозди ржавые запечены. Все едят, все привычные, а у Ивана резь в желудке, кровавый понос, бредовое состояние. А после — вызов «скорой помощи», трехчасовое ожидание ее, приемный покой, остановка сердца…
А ведь мог умереть как человек: от хулиганского ножа, от стихийного бедствия, от белой горячки, наконец… Мог быть похищен уродами с летающей тарелки, съеден лохнесским чудовищем, задушен снежным человеком… Мог быть убит при переходе границы… Мог бы, да вот умер от ломтя черного хлеба, к которому имел пристрастие, хотя и чужестранец.
Можно спокойно приходить в ужас, когда из него выход есть. А вот когда выхода нет и не предвидится, тогда действительно страх… И если спросить меня, чего я, собственно, хочу, то я и не знаю, чего мне хотеть раньше. Да и как мне знать, чего раньше хотеть, когда так ужасно жить?..
Соседка сверху заколачивает гвозди, другая соседка, бабка в галошах, чавкает и чмокает на лестнице, а третья соседка ужасается у замочной скважины вместе со мной, чтобы завтра ужасаться насчет меня уже совсем в другом месте. Это, так сказать, бытовой ужас, сиюминутный ужас панельных домов. А сколько еще видов и подвидов ужаса существует! Я и перечислить не в состоянии. А если так, перейду к атмосфере таинственности, отвлекающей атмосфере. К той единственной атмосфере, в которой царит изумление.
И вот я не плюю в рожу Энцефалины Морфинарьевны (соседки, подслушивающей за дверью), хотя мне ужасно хочется это сделать, а удивляюсь ее способности бесшумно всовываться и высовываться из замочной скважины. И бабкины галоши уже меня не пугают, потому как, думаю я, она в этих галошах родилась. А почему нет? Рождаются же некоторые счастливчики в рубашках. И соседка сверху, с утра до вечера забивающая гвозди, вовсе не сумасшедшая, которую надо бояться, а конструктор. И сколачивает она космический корабль совершенно нового типа. И этот космический корабль унесет всех нас далеко-