того, как она повлияет на тебя, как ты будешь себя чувствовать, сталкиваясь со смертью. Мы знали, что никак не сможем помешать тебе чувствовать мертвые тела, но мы пытались убедить тебя не откапывать их, все время чем-то отвлекали, какими-то развлечениями или подарками. Мы предлагали тебе конфеты и жевательную резинку, уговаривали вместо поисков пойти в кафе-мороженое. Ты была совсем маленькая. Но уже тогда тебя невозможно было переубедить, ты была такая упрямая. И делала все возможное, чтобы найти их и похоронить как положено. Я думаю, сознание того, что ты позаботилась об этих несчастных существах, дарило тебе чувство умиротворения. Ты даже сочиняла о них разные забавные истории. Помнишь Боба, белку-банкира, который забыл заплатить за электричество и умер от холода? — Отец усмехнулся и стер пальцем слезинку со щеки Виолет. — Я все боялся, что однажды нам позвонит школьный психолог. Но учителя считали, что ты просто одаренная.
Виолет помнила, как папа помогал ей, когда местные хищники — или собаки — обнаружили это маленькое кладбище с его неглубокими могилками и повадились выкапывать тела. Это он посоветовал ей зарывать их глубже и класть сверху камни потяжелее, чтобы помешать осквернять могилы. Но они продолжали, тогда он помог Виолет поставить вокруг кладбища сетчатый забор.
— Когда ты нашла ту девочку в лесу, я боялся, что это будет для тебя ударом. Мы с мамой беспокоились, что это слишком для такой малышки. Но ты справилась. Сначала ты много плакала и видела кошмарные сны, но не сдалась. И с того момента, как тело бедной девочки было предано земле, ты словно… — он пожал плечами, — поняла, что надо идти вперед. — Он приподнял пальцем ее подбородок. — И ты сделаешь это снова. Я знаю тебя, Виолет, с тобой все будет хорошо. Лучше, чем просто хорошо. Поверь. — И улыбнулся ей.
Виолет попыталась улыбнуться в ответ, хотя все еще чувствовала себя несчастной. Это было такое же необъяснимое чувство, те же самые тревога и беспокойство, как если бы она обнаружила мертвое животное. Только сильнее, гораздо, гораздо сильнее. Как будто душная, тяжелая пелена накрыла ее, она задыхалась и никак не могла выбраться из-под нее. И сейчас она не разделяла отцовского оптимизма. Казалось, этот мрачный покров навечно придавил ее. Однако его простые слова добавили сил и уверенности. С ней все будет хорошо.
— Надо ехать домой, — напомнила ему Виолет. Ей вдруг очень захотелось переключить его внимание. — А то мама наверняка уже волнуется, что нас так долго нет.
— Да уж, и сейчас я услышу на этот счет много приятного.
Он еще раз похлопал ее по коленке и завел мотор.
Виолет не могла избавиться от мрачных мыслей, которые, казалось, пропитали ее насквозь. Она снова откинулась на сиденье и закрыла глаза. И подумала о том, вернутся ли ночные кошмары, которые так мучили ее в детстве.
Наблюдатель
Хаос, возникший на месте событий, был просто превосходен. Создавал идеальную неразбериху, в которой можно било оставаться невидимым. Незаметным.
Так, как он любил.
Ему нравилась охота, она придавала ему энергии. Но в этом… в этом и состояло его сокровенное удовольствие.
Наблюдать, как убийство — дело его рук — сеет вокруг этот хаос.
Он, конечно, знал, что будет именно так. Так или иначе, но все выплывет наружу.
Он сбросил тело в озеро, куда приходит много людей. Рано или поздно, но кто-нибудь его все равно обнаружил бы. Странно только, что это случилось так быстро.
Но в такой жаркий день, как сегодня, на озере много народу. Стало быть, ничего странного.
Все в порядке. Свою работу он сделал чисто. И убедился, что это так. Он был, как всегда, осторожен. Ни свидетелей, ни доказательств — ничего, что могло бы указать на него.
Безупречно.
Полиция и пожарные расчеты слаженно работали, прочесывая берег и с помощью сетей исследуя дно. При этом пытались следить за порядком на месте происшествия.
Он видел, как толпящиеся зеваки расталкивают друг друга, стараясь разглядеть, что же происходит там, у воды. Он чувствовал их энергетику, их ненасытную жажду крови и шокирующих подробностей.
Они ждали и жаждали этого.
Он стоял среди них, подслушивал разговоры, и наслаждался этой ненасытностью.
Они говорили о деле его рук, о нем самом, и знать не знали, что он здесь, среди них.
Это возбуждало его. Он чувствовал себя сильным. Живым.
Он знал, что рискует. Ему не следует здесь находиться. Он уже почувствовал на себе несколько вскользь брошенных взглядов. Они принадлежали людям, которые его знали и могли при случае опознать. Хорошо, что он надел шляпу и спрятал лицо под солнечными очками, чтобы слиться с толпой пляжников.
Он принялся изучать окружающих. Среди них было много молоденьких девушек, таких, как он любил. И мог использовать.
В бикини, в ультракоротких шортах, скорее открывающих, чем закрывающих безупречно гладкие тела, они были восхитительны.
Может быть, как-нибудь он с ними встретится. В другом месте и в другой час.
Но сегодня ему больше нельзя оставаться здесь. Чем дольше он медлил, тем больше рисковал быть узнанным, особенно в этом окружении.
Он низко опустил голову и начал проталкиваться сквозь толпу обратно. Его взгляд метался из стороны в сторону за темными стеклами очков — он стремился вобрать в себя это зрелище, запечатлеть его в памяти, чтобы потом, наедине с собой, снова и снова вспоминать. Каждый момент, каждую мелочь.
Сегодня хороший день.
Он доволен зрелищем и насытился им. На время.
