она искала возможности прикоснуться к его обнаженному телу. Расстегнув на нем рубашку, она приложила ладони к его обнаженной груди. Нащупав соски, она стала как безумная целовать их, чтобы дать выход сжигавшей ее страсти. Поцелуи Кэтрин заставили застонать Оливера. Он не узнавал сейчас в объятой страстью женщине всегда сдержанную в чувствах Кэтрин. Зрачки ее глаз увеличились и теперь они казались совсем черными на побледневшем лице.
Оливер подхватил ее на руки и понес на второй этаж. В тишине дома слышалось только их взволнованное дыхание. Дверь ее спальни, на которую молча указала Кэтрин, он открыл ногой. Опустившись вместе с ней на широкую постель, Оливер принялся снимать с Кэтрин одежду, глядя ей прямо в глаза немигающим взглядом. Завороженная этим взглядом, она не отводила глаз, проделывая с ним то же самое и получая от этого необъяснимое наслаждение.
Оливер раздел ее и быстро закончил начатое ею дело. Наконец он предстал перед ней обнаженным.
Удивляясь собственному бесстыдству, Кэтрин во все глаза восторженно смотрела на его возбужденное тело. Все происходящее казалось ей каким-то невероятным сном. Она протянула навстречу ему руки. Оливер вытянулся с ней рядом, теперь он не торопился. Опираясь на локоть, он разглядывал ее, легко касался пальцами самых чувствительных мест, заставляя ее дрожать от нетерпения.
– Теперь я тебя буду мучить, – сказал он, дразня ее соски, гладя ладонями ее бедра, перебирая пальцами завитки светлых волос треугольника внизу живота и соскальзывая пальцами во влажную промежность. – Ой как ты хочешь меня, – приговаривал он охрипшим голосом.
– Пожалуйста, Оливер… – стонала Кэтрин, извиваясь под его руками. – Я больше не могу… – задыхалась она, ловя воздух пересохшим ртом.
Обхватив его руками за шею, она притянула к своему животу его голову, требуя поцелуя. Живительный поцелуй Оливера принес ей частичное удовлетворение. Почувствовав это, он оторвался, накрыл ее своим телом и проник внутрь, вызвав у нее крик восторга от острого наслаждения, какого ей еще не доводилось испытывать. Ей захотелось сказать ему слова, которых прежде она не говорила никому. Сказать, что она любит его, что еще никогда не испытывала такого наслаждения. Но не успела. Оливер, двигаясь медленно, довел ее до такого экстаза, что она способна была только стонать, всем своим существом безвольно отдаваясь в его власть. Казалось, они достигли предела, но Оливер искусно длил и длил безумный восторг слияния двух тел. А когда наступил апофеоз, оба вскрикнули одновременно, пережив «маленькую смерть», как называют оргазм французы…
Кэтрин в подробностях вспомнила именно тот, первый день, с которого начались их любовные отношения. Еще сутки назад она думала о том, что пора их прекратить, так как они завели их в тупик. А сегодня она готова была на все, лишь бы вернуть себе любимого, лежавшего неподвижно в реанимации клиники Симпсона. Бессильные слезы струились по ее лицу и капали на подушку, пока ею не овладел спасительный сон.
4
В семь часов утра Кэтрин была на работе, где ее с нетерпением дожидались главный бухгалтер фирмы и секретарь Джанин Хантер. Не вдаваясь в подробности, она объяснила причину своего отсутствия накануне и предупредила, что с этого дня все необходимые документы будет подписывать только в утренние часы. Джанин Хантер, как всякий личный секретарь, была в курсе личных дел своей начальницы. Ее круглые глаза стали наполняться слезами, но строгий взгляд Кэтрин, устремленный на девушку, не дал им пролиться. До десяти часов все неотложные дела были завершены, и Кэтрин поехала в клинику Симпсона.
Оливера она нашла в том же состоянии. Правда, теперь оно не так пугало Кэтрин. За ночь она обрела новые силы, преодолев отчаяние безнадежности. Когда медсестра вышла из бокса, Кэтрин стала рассказывать Оливеру о делах на фирме, о новой лаборатории, в которой удалось найти закрепители для духов с ароматом полыни, мяты и лаванды. Чтобы не быть голословной, она захватила с собой опытные образцы и в течение дня периодически подносила их к носу Оливера. В какой-то момент ей показалось, что ресницы закрытых глаз Оливера затрепетали, словно он хотел поднять их, но ему не хватало сил. Вечером она рассказала об этом Майклу Вуду. Тот скептически смотрел на нее во время ее восторженного рассказа и отправил домой спать, не разубеждая ее, но и не обнадеживая напрасно. В полной уверенности, что радостная эйфория Кэтрин вызвана только ее сильным желанием и не имеет ничего общего с действительностью, врач проверил дневные записи приборов, фиксирующие жизнедеятельность органов Оливера Уинстона. В нескольких местах приборы явно показывали изменения в состоянии больного. Следовательно, ошибался он, когда подумал, что молодая женщина выдавала желаемое за действительное.
Нежный голос доносился неведомо откуда, настойчиво и ласково звал его. На какой-то миг в бесцветной памяти Оливера ярким пятном вспыхнула зелень луга, он даже ощутил запахи трав, растущих на этом лугу. Но где и когда он слышал этот голос? Зеленый луг заслонила высокая фигура молодой женщины с короткими светлыми волосами. Ее темные глаза смотрели на него то строго, то испуганно. Оливер не заметил, когда вместо луга возникла обстановка рабочего кабинета, в котором он сидел рядом с этой женщиной. Видимо, он сказал ей что-то обидное, потому что в ее глазах мелькнули искорки гнева и щеки порозовели. А он старался не смотреть на ее небольшую соблазнительную грудь, которая сейчас вздымалась от сдержанного волнения. Как же ее зовут? Оливер не мог вспомнить. Когда-то – это было давным-давно – он окрестил ее Принцессой, хотя меньше всего была похожа на принцессу длинноногая девочка в шортах и в майке, с ободранными коленками и короткой, под мальчика, стрижкой. Кто бы поверил, что такая красивая женщина выросла из той смешной замухрышистой девчонки.
Ему было восемнадцать лет, когда погибла мать, и Льюис Норман предложил ему деньги на учебу. Гордость не позволила ему просто так взять деньги, он заявил, что хочет их заработать. Мистер Норман посмотрел на него мудрыми добрыми глазами и не стал спорить.
– А что ты умеешь делать? – спросил он.
Оливер задумался и быстро понял, что у него пока есть только одно достоинство.
– Я физически сильный, – заявил он.
Целый сезон он работал, не жалея сил, в поместье Норманов как простой разнорабочий, а потом уехал в Нью-Йорк учиться. Оливер и тогда понимал, что не заработал тех денег, которые Льюис заплатил за его обучение. Его скупая благодарность не выражала и сотой доли тех чувств, которые обуревали его перед расставанием с этим человеком. Себе он поклялся, что когда-нибудь вернет долг. Годы учебы и постоянного труда пролетели незаметно. И вот однажды, спустя пятнадцать лет, раздался звонок от Льюиса Нормана, который попросил его помочь спасти их семейную фирму от банкротства. Оливер был потрясен переменой, которая произошла с Льюисом Норманом за эти годы, но сумел сдержать обуревавшие его чувства. От вознаграждения он отказался сразу и категорически. Появление дочери Льюиса в качестве президента фирмы, с которым ему предстояло работать, чуть не лишило его равновесия.
– Ты, наверное, не помнишь мою дочь, Оливер, она была тогда совсем маленькой. Три года назад она закончила учиться и вернулась домой, решив, что именно здесь перед ней, как биохимиком, открывается широкое поле деятельности.
– Да, я помню ее. Короткая стрижка, ободранные колени. Забавная девчушка! Что у нее стряслось?
– Оливер, она уже выросла и с моей подачи возглавила фирму два года назад. – Он вздохнул. – Боюсь, это моя вина, что она проглядела махинации нашего управляющего. Слишком много времени ей пришлось проводить со мной из-за обострения моей болезни. Короче, Билл Гудвин, наш управляющий, скрылся, а после его бегства выяснилось, что исчезла также большая сумма денег со счетов фирмы. Фирма у нас акционерная, можешь себе представить, в каком трудном положении оказалась моя девочка. Должен предупредить, что у нее гипертрофированное чувство собственного достоинства, отсюда ее недостатки: упрямство, склонность противоречить. Мне с ней иногда бывает очень трудно…
В этот момент открылась дверь кабинета Льюиса Нормана, и на пороге возникла длинноногая, высокая молодая женщина. Она окинула странным, каким-то колдовским взглядом темно-карих глаз Оливера и подошла к отцу. С ее приходом в комнате повеяло приятной прохладой, ароматом свежести.
Метаморфоза, которая произошла с голенастой девчонкой, поразила Оливера, лишив его душевного равновесия. Он облокотился на мраморную полку камина и прищурил глаза, словно ему было невыносимо больно смотреть на эту совершенную холодную красоту. В ушах его шумело от бурного притока крови. Никогда в присутствии женщин он не испытывал ничего подобного. А недостатка в женщинах он не
