равно как и банальную фразу: «Можно вас на минутку?»
Лина украдкой бросила взгляд на Энтони, и у нее заныло в груди. Признайся, Лина, подумала она, он прекрасен, как… как сон. Не мужчина, а мечта каждой женщины, воплощенная мечта в белом халате!
Загорел… Впрочем, он всегда загорелый. Зимой катается на лыжах в швейцарских Альпах, а летом плавает с друзьями по Средиземному морю на яхте, которую ему подарили родители к восемнадцатилетию. За девять лет ничуть не оброс жирком, и халат не скрывает мускулистого тела, доведенного до совершенства годами упорных тренировок. Черные волосы — Энтони как-то обмолвился, что по материнской линии у него есть предок-грек, — непослушными завитками лежат на шее, которую не отказался бы лепить Микеланджело.
Лина смотрела в его глаза цвета штормового моря, стараясь выдержать их бесстрастный взгляд и силясь убедить себя, что лишь внезапность их встречи заставляет ее сердце стучать как колеса паровоза.
— К сожалению, сейчас я занята, — услышала она словно со стороны свой голос. — Заполняю карточку пациента.
— Тогда поговорим, когда закончите? — с насмешливой улыбкой предложил он.
Такому и в голову не придет, что ему могут сказать «нет»!
— Боюсь, я буду занята довольно долго.
Энтони пожал плечами.
— В таком случае, постараюсь перехватить вас после операции. — Его глаза сверкнули. — Ждать я не могу.
Звучит как угроза… Лина чуть не выпалила: а кто вас просит? да и о чем нам разговаривать?! Но вместо этого тоже пожала плечами с безразличным видом, достойным «Оскара», — и холодно-любезно ответила:
— Как вам будет угодно. — И снова взялась за авторучку. — А теперь, мисс Батлер, давайте уточним некоторые детали…
В эту смену Лина больше об Энтони не вспоминала: у нее не было ни одной свободной минутки. Привезли мужчину средних лет с множественными переломами голени, а потом девочку-подростка, наглотавшуюся снотворных пилюль.
— Сколько же таблеток она приняла? — спросила Лина у белой как мел, трясущейся от страха матери девочки, когда та протянула ей пустой пузырек из-под транквилизатора.
— Всего десять. Там больше не было. Оставила записку… Написала, что сделала это… — женщина судорожно всхлипнула, — мне в отместку. Понимаете, доктор, я не пустила ее на вечеринку. Сказала, сиди и готовься к экзаменам, а то будешь, как я, всю жизнь горе мыкать.
— Успокойтесь, — мягко попросила Лина, протягивая рыдающей женщине бумажный носовой платок. — Не надо себя так терзать.
— Ведь она поправится, доктор? — жалобно спросила та.
Кивнув, Лина ответила со сдержанным оптимизмом:
— Обязательно поправится! Она в хороших руках.
Девочке крупно повезло, что эти таблетки не оказывают побочного действия, думала Лина, глядя, как медсестры, облаченные в непромокаемые халаты, перчатки и сапоги, засовывают толстую трубку в рот девочки и проталкивают ее в желудок. Влив солевой раствор, стали ждать, когда начнется рвота. Остается надеяться, что столь болезненная и неэстетичная процедура, как промывание, отобьет у этой дурехи желание глотать снотворное, чтобы отомстить матери. Хорошо, что на этот раз все обошлось, а ведь могло закончиться иначе…
Проработав в отделении всего месяц, Лина поняла, что зачастую работа врача смыкается с обязанностями социального работника. Откровенно говоря, на решение социальных проблем у нее не хватало времени. Да и что она могла изменить? Условия жизни пациентов иной раз приводили Лину в отчаяние, однако в ее силах было лишь облегчить их боль, но не жизнь.
Хотя смена заканчивалась в шесть, Лина освободилась к семи часам: ее задержали в кардиологии. Только сняв халат и вымыв руки, почувствовала усталость. Приму ванну, почитаю книжку и пораньше лягу спать! — мечтала она. Хорошо, что я условилась с Марком встретиться не сегодня, а завтра.
По лабиринту коридоров и лестниц Лина устало шла в свою квартирку при больнице. В лучах вечернего заката мраморные резные колонны старого здания отбрасывали причудливые тени на истертые каменные плиты. За спиной послышались шаги, показавшиеся ей знакомыми.
Лина напряглась, но оборачиваться не стала. Подумаешь, шаги… Это больница, тут день и ночь ходят. Пол каменный, все звуки отдаются эхом. Просто показалось… Да и разве узнаешь его шаги: ведь прошло девять лет!
А шаги все приближались… Лина обернулась — просто так: любая женщина на ее месте сделала бы то же самое.
Это был он.
— Привет, Лина! — сказал Энтони насмешливо-нежно, будто лаская ее голосом.
Сердце ее затрепетало — лишь только Лина услышала, как он назвал ее по имени. В его устах оно прозвучало как песня — впрочем, Энтони всегда это удавалось.
Лина посмотрела в его лучистые серые глаза — и девяти лет как не бывало. Просыпались будто песок сквозь пальцы…
2
Девять лет назад Лина заканчивала первый учебный год в продвинутой группе специализированной школы естественных наук. Программа была довольно сложной, и многие, не выдержав жестких требований, бросали учебу, Лине же приходилось отстаивать свое право учиться.
Во многих семьях все наоборот — родители заставляют неразумных чад грызть гранит науки, но Лине «не повезло». Ее родители никак не могли взять в толк, почему дочка не хочет «приносить в дом деньги», а надумала учиться дальше. Закончила шестой класс — и хватит!
В среде, в которой Лина выросла, ученость не в почете. Мать уговаривала ее пойти работать в магазин или на фабрику: семья с трудом сводила концы с концами, а тут еще отец зачастил в пивную да пристрастился играть на скачках. Но Лина упрямо стояла на своем: повторять судьбу матери она не собиралась. Выйти замуж, жить в постоянной нужде, пряча жалкие гроши от пьяницы мужа, — нет, такая жизнь не для нее!
Впрочем, на судьбу Лина не жаловалась: в двух отношениях ей повезло: природа наградила ее живым умом, а в школе она попала в группу замечательного преподавателя. Мистер Джоунс, учитель химии, не только привил ей любовь к науке, но и выхлопотал для талантливой ученицы бесплатное обучение и стипендию.
Мистеру Джоунсу не удалось полностью реализовать свой талант ученого, и он посвятил свою жизнь ученикам. Именно он убедил родителей Лины разрешить дочери продолжить учебу, объяснил про грант для особо одаренных, но по просьбе Лины умолчал о том, что она собирается учиться на врача.
— Еще не время, — твердо заявила Лина.
— Но почему? — недоумевал мистер Джоунс.
Взглянув на учителя серьезными не по годам глазами, она ответила с грустной усмешкой:
— Не все сразу. Сказать им, что я хочу стать врачом, все равно что сказать, будто я собралась лететь на Венеру.
А она и впрямь могла полететь — стоит лишь раскинуть руки — во всяком случае, так ей казалось, когда августовским днем она шла по гравиевой подъездной аллее к огромному загородному особняку, где располагалась летняя школа, специализировавшаяся на естественнонаучных дисциплинах. Это мистер Джоунс настоял, чтобы Лина занималась там во время каникул, и добился от школьного совета денег на оплату всех расходов.
— Элдридж-хаус расположен в весьма живописном месте, — рассказывал он с улыбкой. — Поживешь
