свиней просто нельзя забыть. Но я выжила.
Однажды, когда живот у меня скрутило от голода, я оказалась на поляне, окруженной огромными деревьями, такими высокими, что кружилась голова. А посреди — ковер из маленьких голубых цветов. Это было так красиво, что я, забыв про свой желудок, бросилась к ним. На фоне ужасных воспоминаний это кажется просто чудом. Я бы не удивилась, если бы меня окружили животные из моих фантазий. Никогда не забуду этот лесной храм, свет, маленькие голубые цветы, которые прижались друг к другу и практически переплелись между собой. В тот момент я даже не подумала, что это предвестники весны. Мне было просто хорошо среди них, я мурлыкала, как кошка, и умывалась этой красотой. Мне ее так не хватало.
А потом я случайно наткнулась на одно совсем не воодушевляющее зрелище. Я услышала лай собак, а я всегда любила собак, но с тех пор, как покинула Бельгию, видела их очень редко. Я пошла, ориентируясь в вечернем тумане на этот звук, и уткнулась в колючую проволоку. Лай был уже довольно близко, и, судя по всему, там было много собак. Мне это показалось странным, поэтому я пошла вдоль заграждения к деревянной табличке с надписью, которую с трудом разобрала по буквам: «VERBOTEN» (нем. запрещено. — Примеч. пер.) Я поняла, что это значит, потому что знала перевод. Папа иногда использовал Verboten, когда что-то не разрешал мне.
— Не подходи к балкону, Мишке! Нельзя! Verboten!
А здесь я поняла, что запрещено приближаться к собакам.
Я не стала упрямиться и скрылась в тумане, так и не осознав, чего мне удалось избежать. Вполне возможно, что это был лагерь военнопленных, но я никогда не узнаю какой, потому что не знала, где сама нахожусь.
Но в один прекрасный день я обнаружила, что дошла до Польши.
Это был действительно прекрасный день, потому что было свежо и ясно. Это был тем более прекрасный день, потому что я решилась выйти из леса, заслышав вдалеке деревенские колокола. Я хорошо помню это место: скалы, ручьи, камешки под водой и кругом трава. Там я помыла лицо и руки, а потом пробиралась ползком среди высоких трав, время от времени приподнимаясь, чтобы посмотреть на колокольню и особенно на ферму, которая располагалась ближе. Я еще не догадывалась, что нахожусь в Польше, но скоро мне придется почувствовать это на собственной шкуре. Впрочем, та ферма выглядела иначе, чем большие немецкие постройки. Она была меньше и с соломенной крышей.
Я видела, как двое вышли из дома. Мужчина и женщина. Они отошли недалеко, и я надеялась, что быстро найду какую-нибудь еду, но женщина вернулась и вошла в дом. Я ждала, пока она выйдет, и в конце концов они оба ушли в сторону колокольни.
Я немного помедлила, раздумывая о том, что если они такие же, как Марта, и ходят в церковь, то это удачный момент. Я достаточно часто пользовалась таким способом кражи и была искусной в этом деле. Если основная дверь заперта, нужно искать заднюю. Если ее нет, что бывает довольно редко, то надо осмотреть окна. Обычно одно из них распахнуто навстречу весеннему солнцу и позволяет проникнуть в дом. В тот день я поверила в маминого бога, на которого часто ругалась, когда умирала от голода. У этих людей были продукты, я нашла сыр, мясо и, кажется, даже сало. А еще яйца. Я в диком возбуждении запихивала все в мешок. Выйдя наружу, я обошла вокруг дома и обнаружила кроликов в крольчатнике — маленькой зарешеченной хижине с дощатой крышей. Мне захотелось побыть на солнце (в лесу его почти всегда затеняют деревья) и в иллюзии комфорта насладиться своей добычей. С мешком на шее, я устроилась на крыше этого домика, свесила ноги и начала есть. Я чувствовала себя счастливой, это была необходимая передышка.
Может быть, я закрыла глаза, когда смотрела на солнце? Во всяком случае, в этот раз я потеряла бдительность.
Я очнулась: меня схватили за ноги и швырнули на землю. Надо мной стоит мужчина и что-то кричит на незнакомом языке. Я рефлекторно выхватываю нож из мешка и замахиваюсь на него. С тех пор как я покинула Бельгию, я сменила несколько ножей, и этот был довольно крепким. Мужчина отступает назад — должно быть, он не ожидал такой реакции от девчонки, — и я убегаю сломя голову.
Я слышу, как он гонится за мной, а я мчусь по направлению к ручью, чтобы перепрыгнуть через него и укрыться в лесу. Я почти добежала, когда дикая боль «швырнула» меня в воду. Мужчина с такой силой бросил камень, что мне показалось, будто в меня сзади воткнули нож. Я сумела встать и побежала дальше, у меня не было выбора, и мне нечем было дышать, и, наверное, я рухнула на землю, оказавшись в лесу. Я думала, что мужчина все еще гонится за мной, что он бросится на меня — но нет. Он остался на той стороне ручья, потрясая кулаками, выкрикивая непонятные слова, но не по-немецки. И больше не преследовал.
Я собрала последние силы, я еще бежала, но практически на четвереньках, только бы почувствовать себя вне досягаемости, а потом рухнула у дерева, воя от боли. Она распространилась от спины до живота, как будто мне на самом деле воткнули нож в поясницу.
Это был первый раз, когда я так выла. Я перенесла много боли, но эта была самой ужасной. Я выла до тех пор, пока у меня не кончился воздух. Спустя годы мне сказали, что камень задел позвонок, и отметина сохранилась до сих пор.
Не знаю, сколько я пролежала у корней дерева. Должно быть, я потеряла сознание, а когда пришла в себя, мне показалось, что кто-то за мной наблюдает — к счастью, не тот мужчина. Сначала я приняла это животное за большую собаку с длинными лапами и тонкой мордой. Худая, с большими глазами, она неподвижно наблюдала за мной. Я не почувствовала никакой угрозы — на меня просто смотрели.
Я тихо заговорила с ней, как разговаривала со всеми встречными животными:
— Что ты здесь делаешь? Ты одна? Ты тоже хочешь есть?
Я достала мясо из мешка и небольшой кусочек протянула ей. Животное по-прежнему не двигалось. Тогда я положила мясо на землю.
— Вот, это тебе, подойди за ним сама, потому что я не могу двигаться.
Это был волк. Я поняла это после. Но к волкам и собакам я относилась одинаково. С одной стороны, мне было очень плохо и я не могла подняться, с другой — мне не было страшно, инстинкт подсказывал, что животные мне гораздо ближе, чем люди. Как будто я всегда жила с ними.
Большая «собака» по-прежнему не двигалась, я тоже, но маленький кусочек мяса между нами должен был сблизить нас, я верила в это.
6
Волки
Мы продолжали смотреть друг на друга. Я попробовала пошевелить сначала одной ногой, потом другой, но глухая боль никуда не ушла, поэтому я осторожно встала на колени. Внезапно передо мной как тень промелькнула «собака» и схватила кусок. В тот момент я уже не обращала не нее внимания, мне казалось, что я разорвана пополам, я стояла на четвереньках, проклинала того мужчину и против воли плакала от боли. Я потратила много времени на то, чтобы подняться и поставить одну ногу перед другой. И я в одиночестве твердила: «Черт возьми! (как говорил дедушка), так я никогда не дойду, я больше не смогу двигаться вперед. Давай, спина, ты должна двигаться, должна забыть про все, и тогда мы пойдем и найдем маму. А где же та собака? Мне бы хотелось, чтобы у меня был друг, чтобы ночью я могла к нему прижиматься».
«Мы дойдем до того дерева, — и я шла. — Ну, видишь, спина, ты смогла это сделать! Давай! Успокойся, я должна двигаться вперед». Животного больше не было видно. Я попробовала позвать его, искала глазами. Я больше не выла, но думала о том, что, возможно, именно крик боли и привлек его ко мне. Раз или два я пыталась завыть, но этот вой был совсем другим — и животное не возвращалось.
Я должна была уйти как можно дальше от этого опасного места, однако двигалась очень медленно. В тот день я прошла совсем небольшое расстояние. Мой мешок был полон, но я дорого за это заплатила. Для меня такая ситуация была внове. До сих пор меня никто не заметил, кроме тех мужчин в Германии, которые бросали мне картошку. Никто, насколько я знаю, не заметил, как я залезала на фермы, на сеновалы, пробиралась в свинарники и курятники. Но без этого я бы не выжила! Я считала себя хитрой и ловкой, я стала внимательной и наблюдательной, я верила в свое чутье и в то, что меня не поймают. И из-за этой
