Вся потенциально гадкая сцена закончилась в несколько секунд, гораздо быстрее, чем у меня ушло, чтобы ее описать. Чарли исчез со сцены, и клуб снова загудел пустой болтовней.
Через десять минут, улыбаясь очередным завсегдатаям, я почувствовал, как кто-то тронул меня за локоть. Повернувшись, я увидел Кристину ван Стааден.
— Знаю, вы услышали бестактное замечание отца, мистер Холлоуэй, — сказала она. — Мне бы хотелось извиниться за него. Надеюсь, вы примете в расчет его состояние.
Я кивнул, скрывая свое истинное мнение. В этом я основательно наловчился.
— Чудесно, — сказала она. — Значит, все забыто. Кстати, мне действительно кажется, что Малыш Шарлемань замечательно поет. Я не из сочувствия его защищала. Даже… можно мне с ним познакомиться? — Она мгновение помедлила, потом, будто это было крайне важно, добавила: — Насколько я понимаю, он из Мехико.
И снова я бесстрастно кивнул, не подтверждая и не отрицая. Я попал в ловушку ее глаз.
Один друг как-то привез мне с Гавай хризолит. Родившийся в сердце вулкана камень походил на Прозрачный нефрит — такой же твердый и непроницаемый, но обладал удивительной, затягивающей глубиной.
Глаза Кристины были как два осколка хризолита.
Я задумался над ее просьбой. В тот момент я не испытывал к ней ни приязни, ни неприязни. Но чувствовал себя в долгу перед ней — она ведь сама разрядила обстановку за столом. И, разумеется, если я ее не представлю, она и без меня может подойти к Чарли.
Впрочем, к чему пытаться разгадать свои мотивы задним числом?
— Ладно, — кивнул я. — Пойдем.
За сценой я постучался в маленькую гримерную Чарли. Ответа не последовало, и мы вошли.
Чарли мы застали за книгой. Он увлеченно читал томик в бумажном переплете, который я ему дал. Это были «Алые пески» Балларда девяносто пятого года издания с обложкой Ральфа Стидмена.
— Чарли, — окликнул я, и он поднял глаза.
Небо встретилось с морем.
Что-то взорвалось в пространстве между ними.
— Кристина ван Стааден, — сказал я.
Но ни та, ни другой меня не услышали.
На следующее утро я сидел в пустом зале клуба, еще пульсировавшем призраками вчерашнего вечера, и сводил счета. На экран субмикро упала тень.
Наискосок от меня стоял Леон Дитеридж, глава службы безопасности Гесперид, появившийся, как всегда, беззвучно.
Сохранив бесполезный подсчет выручки и затрат, я щелчком выключил машинку.
— Садитесь, Леон, поберегите силы для злодеев.
Одной рукой сняв со стола тяжелый прозрачный стул, Дитеридж ловко поставил его как надо и опустился на него с грацией, которая не переставала меня удивлять в таком крупном человеке. Он достал из кармана пачку вегарет «кэмел», закурил одну, коротко затянулся и поморщился.
— Пять лет, черт побери, прошло, а все никак к ним не привыкну. Единственное утешение, что я помог сцапать сволочей.
До того, как возглавить службу безопасности острова, Дитеридж работал в полиции Лос-Анджелеса. Он входил в группу, которая изловила местных экотеррористов, выпустивших искусственный вирус мозаичной болезни табака, который покончил с разведением этого растения. «Клуб Сьерра»[6] так и не оправился от того, что экотеррористы просили и получили от него финансирование.
— Чем могу помочь, Леон? — спросил я. — Пришли выпить с утра пораньше? Я никому не скажу. — Я оттолкнулся от стола, будто намереваясь встать.
Дитеридж словно фокусник повел рукой, и внезапно у него на ладони оказалась пустая белая пластмассовая капсула размером с четвертак. Как антикварный транзистор, она была кодирована цветом — тремя красными точками.
Внутри у меня все перевернулось. Захотелось выблевать завтрак. Не знаю, как мне удалось его удержать.
Наверное, я побелел как мел. Дитеридж улыбнулся, и я вдруг пожалел о своей колкости.
— Узнаете, а, Холлоуэй? Я так и думал, что это затронет струнку. Хотите, чтобы я это назвал, или сами скажете?
Я невольно облизнул губы. Даже произнести это слово вслух потребовало огромного усилия воли.
— Эстетицин.
— Именно. В таком симпатичном, удобном дермадиске. Попробуете угадать, где я его нашел?
Я промолчал.
— На пляже, среди использованных презервативов и пустых бутылок. Во время утренней пробежки.
Я благодарно сглотнул. На мгновение мне показалось, что он заявит, будто наркотик из моего клуба.
— Я чист, — сказал я.
Дитеридж поглядел на меня серьезно.
— Это мне известно. Как по-вашему, пришел бы я сюда, если бы знал, что вы принимаете? Я знаю, через что вы прошли, чтобы соскочить. Мне нужна ваша помощь. Я только что говорил по телефону с ребятами на материке. Они сказали, что после серии облав источники «Э» иссякли. Раздобыть его теперь почти невозможно. Тот, кто на нем сидит, возможно, как-то выйдет на вас. А вы тогда позвоните мне, верно?
Я кивнул.
— Отлично. — Дитеридж встал, словно собираясь уходить, потом снова сел, как будто что-то вспомнив. Я знал, что это наигрыш. Этот человек ничего не забывает.
— Да, кстати. Этот ваш певец. Он мексикашка?
— Почему вы спрашиваете?
— Значительная часть дряни идет через Мехико. Возможно, он наше связующее звено.
— Он гражданин США, — отозвался я. — Можете проверить его документы. И он сказал, что он ГОЧ. — Не знаю, почему я солгал, разве что Дитеридж слишком меня расстроил.
— Городской образованный чернокожий, а? Что ж, увидим. — Теперь Дитеридж встал уже по- настоящему. — Помните, что я сказал, Холлоуэй.
Он ушел.
Множество неприятных воспоминаний всплыло, чтобы занять его место.
Когда-то мир казался прекрасным и ярким. Это было, когда я был молод и мой любимый был жив.
Его звали… Не будем вдаваться в то, как его звали. Разве в имени суть человека? Он был обаятельным молодым метисом без определенных занятий или места жительства, с которым я познакомился во время деловой поездки в Гватемалу незадолго до войны. (Когда-то у меня была другая работа, другая жизнь, которую я вел, как все остальные.)
Впервые после стольких лет вспомнив его лицо, я вдруг сообразил, как же Чарли на него похож.
Вернувшись в Штаты, я сумел получить для паренька визу, хотя даже тогда, в эпоху до обязательного удостоверения гражданства, власти уже прикручивали гайки, препятствуя въезду неквалифицированных. Мне пришлось подмазать уйму бюрократических лап.
Я думал, что, вытаскивая из убожества и нищеты, оказываю ему громадную услугу. Откуда мне было знать, что я фактически обрекаю его на смерть.
Жизнь в «первом мире» оказалась ему не по плечу. Слишком сбивала с толку, слишком много возможностей выбора, слишком много вариантов. Он связался с прожигателями жизни, шел на риск, стал
