— Лифт не нужен. Нам по коридору.
Они едва ли не волоком потащили своего пленника по плиткам. В конце коридора уже открывалась дверь.
На пороге стояла Тити Яйя, старшая сестра матери Шенды Консоласьон Амадо.
Ла Иялоча.
На невысокой подтянутой старушке были белый байковый халат и бархатные шлепанцы. С ног до головы ее украшали ожерелья и браслеты. Длинные распущенные угольно-черные волосы совсем не вязались с морщинистым лицом цвета темного меда. Столь же неправдоподобной (но для Шенды успокоительно привычной) была исходящая от нее, сияющая в ее глазах жизненная сила с примесью сексуальности.
— Я не спала, — сказала Тити Яйя. — Вороны сказали, сегодня ночью жди беды, Шен-Шен. А утром по дороге в магазин я увидела у себя на пути искривленную ветку Элеггвы. Я сразу поняла, что тебе понадоблюсь.
— Ох, Тити! Все пропало!
— Что сможем, исправим. Хотя скажу сразу — знаки неблагоприятные.
И вот входная дверь заперта, они в безопасности, насколько это вообще возможно в такой ситуации.
Шенда огляделась по сторонам. Ничто в квартире не изменилось с тех пор, как перепуганная и заплаканная пятилетняя девочка приехала жить здесь после того, как в крэковом угаре ее отец Тресвант Мур убил сперва Консоласьон, а после себя самого.
Вся мебель — старомодная и безупречно чистая, по большей части накрытая прозрачными пластиковыми чехлами. Потертые дорожки вычищены пылесосом так, что в них нет ни пятнышка. Искусственные цветы и безобидные гравюры на приставных столиках и по стенам с бумажными обоям. Воздух напоен запахами стряпни, давней и свежей, к ним примешивается едва различимый аромат омьеро — крепкого травяного варева, который ни с чем не перепутаешь.
Такая обыденность, такая нормальность — квартира, как у любого алейо, как у любого неверящего.
Взгляд Шенды перескочил на алтари и часовенки, земные обиталища небесных богов ориша и духов загробной жизни эггун. Покрытые и задрапированные разноцветными тканями, уставленные статуэтками, картинками, вазами, горшками и принадлежностями жертвенных ритуалов. Обложенные приношениями в виде живых цветов, игрушек, сигар, рома и пищи.
Квартира Тити Яйя была casa de santo[41], храмом Сантерии, местом сотен и тысяч церемоний, ежедневных, еженедельных, ежемесячных, ежегодных обрядов, ритуалов искупления, вхождения духов в тело, испрашивания чуда и воздаяния, творения заклинаний и очищения от проклятий, убежище для страждущих и место собраний для Тити Яйя и ее сестер и братьев: женщин-лайоха и мужчин-бабалаво.
Все это подрастающая девочка по имени Шенда Мур воспринимала как должное. Она почти не задумывалась о священных странностях, которые часто происходили прямо у нее на глазах. Tambors, rogacion de cadeza, Pinaldos[42]. Все это было частью нового дома и новой уверенности в жизни, появившихся, когда ее взяла под крыло незамужняя тетушка.
И тем не менее Шенда почему-то так и не прониклась Верой, или Вера не сумела проникнуть в нее. Приблизительно в то время, когда от нее ожидали, что она всем сердцем примет Сантерию, она завела дружбу с чернокожими одноклассниками (соблазнительное наследие отца), и обычаи кубинской родни почти перестали ее интересовать: такие устаревшие, немодные.
Испытав убеждения племянницы и убедившись в ее упрямстве, Тити Яйя не стала ее принуждать. Лишь время от времени мягко напоминала, что дверь еще открыта.
Сантерия не проповедует, не занимается миссионерством.
К ла Иялоче приходишь, потому что нуждаешься в помощи ориша.
И теперь Шенда здесь.
Но, возможно, уже слишком поздно.
Тити Яйя нагнулась погладить Кенаря и прошептала что-то ему в ухо.
Пес завилял хвостом — точно маленький пропеллер завертелся. Потом сантера обратилась к Шенде:
— Посадите этого человека на стул. И развяжите его.
— Но, Тити, он же убийца!
— Здесь он не сможет причинить зла.
С помощью Турмена Шенда сделала, как велено. Попавший в западню убийца был покорнее, чем можно было бы ожидать.
— Твоя тетя… — прошептал Турмен. — Она что-то вроде колдуньи?
— Нет, не колдунья. Она жрица.
— О! Странное место. Но приятное. Знаешь… когда мы сюда приехали, у меня дико болела голова, но сейчас прошло.
— Так всегда бывает.
В другом конце комнаты Тити Яйя, теперь уже босая, не обращала на них внимания. Она совершала форибале: простерлась перед алтарем.
Алтарь был посвящен Бабалу-Айе.
Лай Бабуи, как окрестила его когда-то пятилетняя Шенда.
Святой Лазарь — вот какую гипсовую католическую оболочку выбрал себе ориша: облаченный в набедренную повязку, весь покрытый язвами бородатый нищий с клюкой и верным псом, который никогда от него не отходит.
Тити Яйя поднялась и, разрывая в клочья волокна с кожуры кокоса, окропляя священные камни, скрытые в цветастой супнице, распевая на языке йоруба, просила его о помощи.
Прервавшись, она повернулась к гостям:
— Мне нужен деречо.
Кошелек Шенда забыла в машине.
— Дай мне доллар, — попросила она Турмена.
Порывшись в карманах, Турмен протянул ей банкноту.
Шенда передала ла Иялоче, которая заткнула доллар в нишу за статуей.
Церемония была долгой и сложной. Пережитое начало сказываться на Шенде. Она поймала себя на том, что, несмотря на все ужасы и неразбериху эмоций, у нее слипаются глаза. Шенда бросила взгляд на Турмена Свона. Тот был сама сосредоточенность — как и бдительный Кенарь. Подручный «Мараплана» — «Изотерма» по-прежнему сидел неподвижно, глаза у него были закрыты, как ставни.
Внезапно Тити Яйя резко повернулась и оказалась совсем рядом с ними. Она как будто не двинулась с места, словно сама комната обернулась вокруг нее.
Но ее глазами смотрел Бабалу-Айе.
Обеими руками старуха схватила убийцу за пояс. Его тело дернулось, точно от удара током, веки резко поднялись.
Старуха (или, точнее, ориша в ней) подняла его так, будто он ничего не весил, и держала без видимых усилий.
Голос Бабалу-Айе походил на нутряной рык:
— Говори!
И убийца, назвавшись, изложил свою историю.
История Силокрафта Дурхфройде заняла много часов. Шенда и Турмен сидели, завороженные чудовищностью извечного всепроникающего зла, о котором говорилось в ней. Задолго до того, как Дурхфройде закончил, сквозь тюлевые занавески просочился рассвет. И все это время Бабалу-Айе держал его под потолком, будто куклу.
Когда наконец рассказ завершился, Бабалу-Айе бросил Дурхфройде назад на стул. Ориша покинул свою служительницу. Тити Яйя вернулась, но на позаимствованном богом теле сверхчеловеческие усилия как будто не сказались.
