ними через окно, я увидел, как Миранда положила его руку себе на грудь. Томмазо со смехом отдернул ее и ушел.
Септивий сказал мне, что Миранда начала пропускать уроки и ее видели плачущей в саду Эмилии. Я пошел искать ее в сад и в конюшню, но не нашел и стал расспрашивать подружек, что ее так расстроило.
— Томмазо! — заявили они с такой уверенностью, точно об этом знал весь мир. — Мы говорили ей, чтобы не верила его словам!
Я нашел Миранду в нашей комнате. Она рвала на себе волосы, била в грудь и царапала лицо, как гарпия из Дантова ада.
— Он больше не любит меня! — рыдала она.
— Нет! Не может быть!
— Может! Он сказал мне! Сам сказал!
Я мелко покрошил корень мандрагоры, дал ей немного, и она забылась беспокойным сном. Потом я наточил кинжал и пошел к Томмазо.
Он надевал зеленый бархатный камзол в облипочку. На нем были темно-розовые шелковые лосины, на пальцах сверкали кольца, а на запястье в свете луны поблескивали цепочки. Я спросил, куда он намылился в столь поздний час.
— А тебе какое дело? — Он надел черные туфли.
— Ты расстроил мою дочь.
— Твою дочь? — Томмазо тряхнул кудрями так, что они рассыпались по плечам. — Скорее, твою пленницу. Она даже пописать без твоего ведома не может.
— Да, потому что я не хочу, чтобы она превратилась в шлюху, как та девица, к которой ты собрался.
— Я не собираюсь ни к какой шлюхе! — с жаром заявил он.
— Ты говорил, что любишь ее.
— Я не сказал ей о нашей помолвке, а значит, не нарушил обещаний.
— Иаков в Библии ждал Рахиль четырнадцать лет.
— То в Библии. — Он поправил перо в шляпе. — А мы в Корсоли. И зовут меня Томмазо, а не Иаков. А сегодня я собираюсь на охоту за зайцем.
— Куда делась твоя любовь? — спросил я.
Он пожал плечами так, словно потерял какую-то грошовую безделушку. Я набросился на него, схватил за горло и отшвырнул к стене. А потом, вытащив кинжал, прижал кончик лезвия к ложбинке у него на шее.
— Я научу тебя, как пробовать персик, прежде чем ты купил его! — Я пнул ему коленом в живот. — Ты думаешь, я порежу тебе физиономию так же аккуратно, как Миранда? — Я разрезал кожу, ощущая, как плоть трепещет вокруг ножа. На лезвие брызнула кровь. — Говори: куда девалась твоя любовь?
— Я не знаю! — взмолился он. — Не знаю!
— Ах не знаешь? — Я провел кинжалом по шее. Мне хотелось, чтобы ему было так же больно, как Миранде.
— Кто знает, куда уходит любовь? — выдохнул Томмазо.
Я хотел было всадить ему в горло кинжал, но меня остановил властный голос:
— Нет, babbo!
Миранда стояла у меня за спиной, высоко подняв голову, с белым как мел лицом.
— Не стоит он того, чтобы из-за него умирать.
— Но он…
— Если ты убьешь его и тебя повесят, что будет со мной?
Я опустил нож.
— Думаешь, я по гроб жизни буду тебе обязан? — крикнул Томмазо, показывая пальцем на Миранду. — Лучше убей меня!
— Это я тебе обязана, — ответила Миранда. — Ты закрыл мое сердце и открыл глаза. — Она протянула мне руку. — Пойдем, babbo. Гнев сокращает жизнь, а нам есть за что благодарить Бога.
Я предложил ей поехать в Милан вместе со мной.
— Ты увидишь чудесные дворцы. Там будут балы и куча интересных молодых людей.
— Мне не нужна куча интересных молодых людей.
Я спросил, могу ли как-то утешить ее.
— Меня утешил Всевышний, — отозвалась Миранда. — Это Томмазо мается от беспокойства. Так было раньше и будет всегда. Такова его натура. Поэтому он нуждается во мне.
— Ты все еще любишь его? После того, что он с тобой сделал?
— Разве пастух перестает любить заблудшую овцу? Томмазо — ребенок, которого тянет к огню, и он не понимает, что обожжется. Он самый смелый и глупый человек на свете. Я его целебный бальзам, babbo. Без меня он пропадет.
Она легла на кровать и через несколько минут уснула мертвым сном. А я сидел, глядя на холмы и гадая, смогу ли когда-нибудь быть таким честным, как она.
Федерико хотел отправиться в путь к концу Великого поста, однако Нерон заболел, и нам пришлось подождать три дня. Седьмого числа герцог выезжать не решился, так что епископ благословил нас в путь только на следующий! вторник, пожелав Федерико найти жену.
Когда мы ясным весенним утром вышли из собора Святой Екатерины, весело зазвонили колокола, а над горизонтом засияла изумительной красоты радуга, такая яркая и живая, что мы поняли: Господь смотрит на нас с небес.
Процессию возглавляли двадцать рыцарей в полной боевой амуниции, с красными и белыми штандартами на копьях. За ними следовали карста Федерико, запряженная восьмеркой лошадей, еще двадцать рыцарей, экипаж с одеждой герцога и еще один, груженный подарками. За ними ехали сокольничие, гофмейстеры, конюшие, писцы, повара, камердинеры, шлюхи и повозки со всякой всячиной.
Миранда смотрела из окна, как мы собрались во дворе. Вечером я настоятельно просил ее возобновить уроки игры на лире, радостно выполнять все обязанности и выпивать для настроения перед сном по капельке настойки. На самом деле это был яблочный сок, смешанный с порошком из дохлой жабы, который притуплял все романтические чувства. Хотя Томмазо бросил ее, я боялся, что Миранда может влюбиться в кого-нибудь другого, чтобы показать ему, как он ей безразличен.
— Женщины не такие, как мужчины, — наставлял я ее. — Они слабее перед лицом любви, однако смелее в своем желании найти ее, а я не хочу, чтобы ты забеременела.
— Я тоже не хочу, — зевнула Миранда. Неожиданно она выбежала из замка и бросилась мне на шею. Я обнял ее и прошептал, что зря она не едет со мной и что я буду скучать по ней. Миранда извинилась, что была груба со мной, и, храбро улыбнувшись, попросила не беспокоиться о ней. Она будет выполнять все свои обязанности радостно и с чувством ответственности.
Затрубили фанфары, карета Федерико тронулась с места, и обоз разноцветной змеей потянулся к Лестнице Плача. Все жители Корсоли вышли поглядеть, как мы уезжаем. Федерико бросил ликующей толпе несколько золотых монет, хотя я клянусь, что ликование стало еще громче, когда мы выехали за ворота.
Резвый ветерок гнал по ярко-голубому небу пушистые белые облака. Зеленые холмы пестрели желтыми фиалками и синим люпином. Нас повсюду сопровождал плеск воды, капавшей с деревьев и сбегавшей ручейками по камням в глубь долины. Меня переполняло такое же чувство, как тогда, когда я впервые уехал из дома: это путешествие изменит мою жизнь!
На полпути через долину карета герцога наткнулась на валун, левое колесо отвалилось, и повозка упала. Федерико вылез оттуда, как разъяренный бык, завернутый в одеяла, с багровым от бешенства лицом.
— Кто построил эту чертову колымагу? — взревел он.
Чекки ответил, что французские каретники. Их, мол, наняли специально по этому случаю, и они уже
