В лагере было введено круглосуточное дежурство комсомольских патрулей, на балконе самого высокого — центрального павильона находился наблюдательный пункт. Старший вожатый Володя Дорохин был начальником караула и разводящим одновременно. Он следил за несением дежурства, ночью лично проверял часовых, поднимал вожатых, обходил с ними территорию лагеря.
— Когда он спит? — удивлялись ребята.
В трудовой размеренный ритм лагеря входило что-то новое — грозное, чувство грозящей опасности. Но никакой паники не наблюдалось, никакой растерянности, — лагерь был готов встретить новые испытания, выпавшие не его долю.
НА ЭЛЕКТРОСТАНЦИИ
Настал день, когда последний куст травы упал под ножом косилки. В степи плыл аромат увядающей травы. Когда докашивали последний травяной островок, из него во все стороны выскочила добрая дюжина зайцев-степняков, виляя между покосами, они ринулись наутёк, а косари им улюлюкали вдогонку.
Мы с Игорем поймали несколько перепелиных выводков — маленьких полосатых птичек, поиграли с ними и пустили на волю — пусть бегут к мамам.
Косовица закончилась. До начала жатвы оставались считанные дни. Я сделал небольшой ремонт трактора: подтянул подшипники, отрегулировал клапаны. Ежедневно наведывался в гараж, привык к трактору, словно к живому существу. За мной хвостиком тянулся Игорь, он тоже считал себя трактористом, в последние дни косовицы он сам садился за руль и был на десятом небе.
Из госпиталя прибыл, наконец, Миша. Его трудно было узнать, настолько он похудел, будто высох, только глаза горели глубоко. Его беспрерывно передёргивало, голова поворачивалась произвольно в сторону, конвульсивно дёргались руки, и он глухо стонал. Но он рвался в лагерь, к друзьям, к любимой работе. На трактор он садиться не мог, но ежедневно приходил в гараж, помогал советами, с завистью смотрел на нашу работу. Мы ему были рады, старались поддержать его добрым словом:
— Не дрейфи, Миша, выше нос, трактористов никакая ведьма не возьмёт!
— Так хочется поехать по степи, как раньше, — навстречу солнцу! — вздыхал он.
— И поедешь, честное комсомольское — поедешь! Ты только побольше кушай, особенно нажимай на молоко, тебе нужно восстановить силы, а трактор никуда не убежит!
В дверях гаража появилась фигура Володи Аас:
— Что поделываете, трактористы?
— Сделали небольшой техремонт, готовимся к уборке. А у тебя что?
— Да вот и мне нужно произвести ремонт мотора, но не с кем, — моим ребятам надоела машина и они отказались от электростанции.
— А Дорохин?
— Что Дорохин? Не будет же он за них работать. Он и так не спит!
— Да нет, почему он не подействует на твоих электриков?
— Он говорил с ними, а они говорят: нам тяжело. Я и сам понимаю, что тяжело, а как быть?
— Распустил ты свои кадры, — старался улыбнуться Миша.
— Так что, может тебе помочь?
Володя радостно ответил:
— Ну, конечно, я же сам не смогу, а освещение ведь не мне одному нужно.
— Добро, пошли к тебе?
Работа на электростанции имела свои особенности. Во-первых, здесь было намного чище, помещение светлое, пахло нефтью и соляркой. Во-вторых, здесь всё выглядело солиднее в техническом оснащении: на стене виднелся ряд рубильников, амперметров, вольтметров. Посреди помещения на массивном фундаменте стоял двигатель — одноцилиндровый дизель-великан с металлической этикеткой «Завод „Победа“, гор. Днепропетровск». «Недалёкий земляк», — подумал я, даже рукой потрогал.
Мы взялись за ключи, отвинтили головку, вытянули поршень, кольца на нём поистёрались и поэтому компрессия была плохая, двигатель коптел, как старый паровоз. Пришлось поставить новые кольца, перечистить все части. Перед ужином начали заводить двигатель. Накалили докрасна металлический шар и при помощи паса начали заводить, нажимая рычаг подачи топлива в форсунку. Пас выскальзывал из рук, но мы упирались ногами и всё сильнее раскачивали маховик.
— Вот это компрессия!
— Нажимай! Ну, ещё р-р-р-аз!
— Нажимай на форсунку!
Двигатель будто понял, чего от него хотят, чихнул раз, второй, потом затараторил гулко и часто.
— Перекрой подачу! — закричал Володя.
Но двигатель уже набрал максимальные обороты, подпрыгивая на фундаменте так, что, казалось, вот-вот полетят крепёжные шпильки и он взлетит к потолку. Аас подскочил к рубильнику, быстрым движением включил один, второй, третий, чтобы дать нагрузку динамо-машине, — свет вспыхнул по всему лагерю. Но этой загрузки было мало, динамо-машина ревела, а двигатель разошёлся вовсю. Лампочки сияли очень ярко, стали излучать белый свет и, вдруг, зашипела и погасла одна, вторая, перегорели контрольная.
— Как же динамо спасти? — нервничал Аас.
Он совсем перекрыл подачу горючего, сердитый дизель постепенно стал уменьшать обороты и, наконец, его удалось остановить.
— Ну, и лошадка у тебя — с — норовом! — покачал я головой.
— Насосал много горючего, а потому и понёсся, как жеребец!
— Хорошо, что хоть одними лампочками обошлось, могло быть и хуже.
Мы заменили сгоревшие лампочки, проверили годность динамки и снова завели двигатель, — теперь он работал нормально, его размеренный рокот напоминал мне шум трактора на привольных степных просторах.
Теперь я вечерами приходил на электростанцию. Быстро освоил технику безопасности и стал у Володи первым помощником.
Сегодня у меня счастливый день: получил от отца письмо. Сразу узнал его почерк на конверте. Он писал из армии, в их учебной части обучают бойцов перед отправкой на фронт. Много тренируются в переходах, что, по выражению отца, закаляет здоровье, укрепляет мышцы. На конверте стоял адрес: Сталинградская область, Красноармейский район, полевая почта №.
— Совсем недалеко — каких-нибудь 250–300 километров, а увидеться невозможно! — с горечью произнёс я вслух.
Захотелось увидеть родного человека. Прислониться, как в детстве к колючей бороде, покачаться на его мускулистых руках. Сказал бы ему тепло: «Папочка, родной, не беспокойся обо мне, я в тылу, мне хорошо, работаю понемногу, хочу, чтобы и мой труд приблизил разгром проклятых фашистов, которые отобрали у меня тебя, маму и братьев, дом, школу и счастье».
Примерно такого содержания написал отцу ответное письмо. Всего год с небольшим назад он хлопотал мне путёвку в Артек на 40 дней, а расстались навсегда.
Письма получали не все ребята, некоторые не знали абсолютно ничего о судьбе своих родителей. Они с большой завистью смотрели на «счастливчиков» и вздыхали, вспоминая дом, родных.
Во время прослушивания сообщений Совинформбюро, то один, то другой внезапно вскрикивал и хватался за голову. Ребята слышали их громкий шепот:
— Нет моего дома… фашисты…
