ковра, покрывавшего могилу. – Ее успокаивало сознание того, что ты занимаешься любимым делом, а у меня есть Бой и отец. Отец и Монтелет. Она любила Монтелет. Мама никогда не сожалела о том, что вышла замуж так неожиданно и приехала в Сент-Фой, и она ничего не имела против того, чтобы отец приютил у себя дочь своего брата. Она никогда не стояла за ценой. И отец тоже.
– Добрый, щедрый папочка. Такой альтруист, – сказал Питер, качая головой, когда они уже шли к дому. – Он собирается на ней жениться?
Дейн была потрясена откровением брата. Питер бросил на сестру скептический взгляд, и она ответила с прохладцей:
– Да, собирается.
– Значит, он от тебя избавился.
Эти слова ранили своей очевидностью. – Да.
– А теперь я вернулся и все ему испорчу. Интересно, что станет теперь делать моя сестричка?
– Твоя сестричка должна ехать домой с Флинтом Ратледжем, Питер, дорогой.
Он задал наводящий вопрос.
– Ты его не хочешь?
– Я хотела Клея. Раньше... А теперь отец хочет, сильно хочет, чтобы я не путалась у него под ногами, и за кого меня отдать, ему все равно. Откуда мне знать, хочу ли я его? – спросила она с горечью.
И вдруг Дейн поняла, что знает ответ на свой вопрос. Она хотела его, если могла над ним властвовать.
Но сейчас, сейчас... Дейн смотрела в темноту, накрывшую Бонтер. Сейчас у нее не было над Флинтом никакой власти. Их союз был освещен церковью, скреплен всевозможными подписями и печатями и не имел никакого отношения к ее желаниям и потребностям. Она была единицей имущества, и отец был вынужден изменить условия сделки, но все равно постарался извлечь из женитьбы дочери свою выгоду.
Так что у Дейн вообще не осталось никакой власти.
Брачная ночь.
Дейн переодела свадебное платье еще в Монтелете, уложила в дорожный саквояж ночную сорочку и сейчас свое единственное платье аккуратно повесила в шкаф. Теперь у нее здесь была своя спальня – спальня хозяйки Бонтера.
Это была просторная угловая комната с окнами, выходящими на разные стороны света, и таинственно- зловещей дверью, ведущей в смежную комнату – комнату мужа.
Муж... Сознание отказывалось называть этим именем человека, который был се страстным любовником последние две недели.
Муж...
Он купил ее! Гарри мог ставить условия, но Флинт Ратледж купил ее, как мог бы купить рабыню. Она не была больше его любовницей и в то же время ею оставалась. Он поставит ее на пьедестал и оставит тосковать, а сам пойдет искать развлечений в другое место.
Так было и так будет всегда.
Мужья из класса плантаторов не любят своих жен страстно, жарко, развратно. Для такой любви они держат любовниц в Новом Орлеане, эти женщины не связаны никакими ограничениями и могут получать удовольствие полной мерой.
Удовольствие...
Бесконечное удовольствие, бескрайнее удовольствие... в его руках. Господи, в его руках...
Дейн стояла и смотрела на себя в зеркало. Куда же сейчас подевалась Изабель?
Она была в своей спальне в Бонтере, одетая в корсет, рубашку, панталоны, чулки, нижние юбки, и на пальце у нее сияло золотое кольцо – все как у порядочной жены.
Ни тебе голого тела, ни испепеляющей страсти. И муж ее ни разу не появлялся на глаза, пока она высиживала вечер с Оливией в тягостном молчании.
Сейчас он не ждал ее, нагой и жаркий... Муж...
В тот момент, когда кольцо оказалось у Дейн на пальце, она пересекла некую черту. Как будто священник изгнал из нее бесов – бесов желания плоти.
Ей надо привыкнуть к одиночеству, привыкнуть снова быть девственной и целомудренной.
– Найрин! Черт возьми, пусти меня!
– Уходи, Гарри, хватит корчить из себя дурака!
– Проклятие! – Он отчаянно колотил по двери. Найрин оставалось одно – открыть ему, не то дураками будут выглядеть они оба.
– Что? Что такое?
– Ты знаешь что, – прорычал Гарри, у которого чуть глаза не вылезли из орбит при виде любовницы в шелковой тонкой сорочке, под которой, как ему было известно, ничего не было. – Пусти меня!
– Гарри. – Найрин слегка оттолкнула его. Тщетно. – Гарри, дорогой...
– Ты обещала, Найрин. Ты, черт возьми, обещала. Сегодня должна была начаться наша жизнь...
Она пожала плечами и отвернулась, а он демонстративно хлопнул за собой дверью.
