Найрин подумала, что умрет, если не получит его. Ей надо было во что бы то ни стало задержать его в Монтелете. И она должна была каким-то образом избавиться от Гарри. Но как? Убить его?
Пока она не могла об этом думать. Найрин хотела Питера, а дни бежали, и вскоре он должен будет уехать.
Гарри храпел. Он спал глубоким сном человека, уставшего донельзя. Она позаботилась о том, чтобы вымотать его. Она потрогала его. Он не шевельнулся.
Найрин перекинула через него длинные ноги и встала с постели. Накинув шелковый халат и кое-как подвязав его, она, взяв свечу, выскользнула из комнаты.
Она пошла по коридору, даже не думая о том, что ей предстоит сделать, ее вел чисто животный инстинкт. Она осторожно зажгла свечу и направилась в спальню Питера.
Дверь. Как она не подумала об этом препятствии?
Дрожащей рукой Найрин взялась за ручку.
Не заперта! Она победно улыбнулась.
Осторожно, по стенке, прошла в комнату. Он лежал на боку, раскинув ноги и руки, простыня обмоталась вокруг корпуса.
Найрин затаила дыхание. Если ноги его были обнажены и обнажена грудь, покрытая курчавым волосом, то что до всего остального?
Господи, он был красив как бог! Она и представить не могла насколько. Разве можно разглядеть эти красивые мускулы под одеждой?
Ей надо было увидеть его.
Она почувствовала, что дрожит, и прикрыла свечу, чтобы свет не падал ему на глаза. Затем приспустила халат с плеч и медленно подошла к кровати.
Найрин никогда в жизни не испытывала такого волнения при виде мужчины. Она опустилась на колени и осторожно сдвинула в сторону простыню. Терпеливо, неторопливо, мучительно наслаждаясь тем, как поднимается в ней почти непереносимое желание. Она так хотела видеть, иметь его, что промедление само по себе тоже было сродни наслаждению.
Вот и все – простыня убрана, и он был перед ней – готовый к бою.
Она почувствовала, что горло сдавило волнение. Было так, словно он ждал ее. Будто она ему снилась.
Найрин осторожно коснулась его – ей надо было перевернуть Питера на спину.
Великолепно! Само совершенство. Она готова была съесть его целиком. Найрин осторожно пробежала пальцами по его груди вниз, к мужскому корню.
Тверд как железо. Она взобралась на кровать и оседлала его.
– Господи, как крепко он спит.
Тем лучше – тем легче занять то положение, которое ей так давно хотелось.
Она была достаточно увлажнена для них обоих и медленно опустилась, наслаждаясь ощущением того, как он все глубже и глубже погружается в нее. Он стремительно вырос в ней, и в тот же миг Питер проснулся.
– Какого дьявола?
Она наклонилась и жадно впилась в его рот – и чуть не умерла от удовольствия, которое подарили ей его твердые губы и сухой горячий язык.
– Не шевелись, – выдохнула она. – Тебе ничего не надо делать...
– Ты права, черт возьми, шлюха, слезай с меня немедленно!
– Нет уж, мой любимый... Мне сдается, тебе нравится то, что происходит, – промурлыкала она прежде, чем вновь овладеть его ртом.
Она была как тигрица. Отталкивала его и тянула на себя, терзая, доводя до той точки, когда он уже не мог остановиться, когда ему стало это нужно как жизнь, когда она стала нужна ему как жизнь, такая, как есть: ненасытная, жадная, грохочущий водопад ощущений, в которых он тонул, тонул безнадежно.
– Я знаю, что ты меня хочешь, – прошептала Найрин, прикусив его нижнюю губу. – Ты смотрел на меня и вспоминал мое нагое тело под другим мужчиной, спрашивая себя, что бы чувствовал ты.
– Сука, обманщица, шлюха...
– Я тоже тебя люблю, любимый, – проворковала она, прежде чем накрыть его рот очередным поцелуем.
И вот он, конец наслаждения, последний удар. Удар, в котором собрана вся его сила, удар прямо в ее развратную душу.
– Как мило, любимый, – пробормотала она. – Какой сильный, какой живучий, прямо металл...
– Сука... – сказал Питер устало.
– Теперь тебе от меня не избавиться.
Найрин подошла к двери, наклонилась, чтобы поднять халат, предоставляя ему полюбоваться ее круглыми ягодицами. Обернулась, чтобы он мог напоследок еще раз увидеть ее красивое тело – полную грудь и треугольник между ног.
– Я вернусь завтра ночью, любимый. Лучше тебе меня ждать.
