Всю ночь шторм бушевал с неослабной силой, а мы старались удержаться под его ударами. Описать поведение эсминца в штормовую погоду просто невозможно. Наш полубак был белым от пены. Стоять у орудия «В», находящегося на носовой надстройке, было почти невозможно. На мостике мы старались укрыться за стеклами ветроотбойника, потому что вокруг свистели брызги, которые били по лицу, словно камешки.
Вода лилась в кубрики через щели вентиляторов. Одежда и постели промокли насквозь.
Чтобы попасть с мостика на корму, приходилось привязываться линями, но даже при таких мерах предосторожности это было смертельно опасное путешествие.
Эсминец то ложился на борт, то нырял носом в волну. В этом случае винты беспомощно молотили воздух. Ветер бешено завывал в снастях, свал парусину обвесов на мостике, ревел в дымовой трубе, как сотня голодных дьяволов.
К рассвету этот кошмар не прекратился. Волны продолжали молотить носовую часть корабля. Эсминец зарывался в воду, словно моторка во время гонок. А барометр продолжал падать. К полудню все море вокруг нас стало белым. Не осталось ни следа хваленой средиземноморской лазури, даже зеленого не было видно. Шторм продолжал бесноваться.
В 17.00 правый наблюдатель, перегнувшись через леера, когда корабль сильно накренило, сообщил, что палуба полубака повреждена. Едва он закончил, раздался жуткий удар и треск. Мы врезались в волну, которая поднималась выше мостика. Море закрыло весь горизонт и буквально слилось с тучами. Мы зачерпнули полубаком огромную массу воды, а когда она стекла, то стало видно, что настил палубы по обоим бортам переломан. Прожектором мы запросили разрешение лечь в дрейф, чтобы исправить повреждения.
На вахте стоял первый помощник. Он сдал вахту командиру и отправился вниз, чтобы организовать ремонтную партию. Но еще до того, как мы сбросили скорость и было получено разрешение адмирала, работа началась. Матросы привязывали страховочные концы к стойкам лееров и шпилю.
Мы снизили скорость, и эскадра ушла вперед, раскачиваясь и содрогаясь под ударами волн. Старший помощник и аварийная партия, распластавшись на палубе, освобождали обломки. Мы следили за ними с мостика, временами буквально повисая над водой, когда корабль кренился. В эти моменты край борта закрывал горизонт.
Каким-то чудом людям удавалось держаться на скользкой стали. Они цеплялись за головки заклепок, за доски настила, но выбивали один болт за другим.
Потом выяснилось, что корабль получил и другие повреждения. Были снесены все рундуки, стоящие на палубе, помяты кранцы первых выстрелов при орудиях. По левому борту кусок настила свесился наружу и при каждой новой волне ударялся в борт эсминца. Моряки закончили работы на правом борту и, рискуя жизнью, перебрались на левый борт.
К этому времени мы настолько снизили скорость, что почти стояли на месте. Лежа на палубе, наполовину свесившись за борт, матросы избавились от обломков по левому борту. Работы заняли почти 2 часа. Промокшие, иссеченные брызгами, люди спустились вниз.
Дело было сделано. Старший помощник поднялся на мостик, зеленый от холода и мокрый насквозь.
«Все в порядке», — отрапортовал он.
И мы снова ринулись в бушующую мглу, чтобы догнать эскадру.
Она в это время тоже снизила скорость до самого малого. С большим трудом мы нашли их в темноте и заняли свое место в строю.
18 ноября ветер начал ослабевать, а 19 ноября мы прибыли в Гибралтар.
Глава 12.
Бой у Спартивенто
Мы стояли в Гибралтаре. Нам было приказано чистить котлы, хотя мы еще не отмотали положенного количества миль. Это было зловещим признаком. «Бойся данайцев и дары приносящих». Эсминцы всегда приходят в ужас, когда штаб становится подозрительно добреньким. Было ясно, что в воздухе снова запахло порохом. «Опять на восток», — мрачно прокомментировали нижние палубы. При этом они добавляли: «На восток — это к несчастью». И довольно часто оказывались правы.
Мы слонялись по большой гавани, отдавая визиты вежливости одной кают-компании другой, как и было положено на эсминцах. Мы также посетили корветы, так как на Средиземное море прибыли первые «Цветочки». Поэтому все офицеры придирчиво осматривали «Пэнси» — «Анютины глазки». Мы также посетили подводные лодки. В горячих головах уже родилась идея угнать 2 итальянские подводные лодки, которые стояли в гавани Танжера.
Мы завтракали в отеле «Скала» и пили чай. Потом последовало несколько стаканов шерри в компании Тони в «Бристоле».
Прошли три дня, потом четыре, потом пять. Воскресенье было пятым. А в понедельник мы вышли в море.
На восток. Рулевой, который говорил от имени нижних палуб, оказался снова прав.
Во второй раз была собрана мощная эскадра, почти целый флот: «Ринаун», авианосец «Арк Ройял», крейсера «Саутгемптон», «Манчестер», «Диспетч» и 8 эсминцев, в том числе 2 новых мощных корабля типа «J».
Погода снова была довольно ветреной, без всякого тумана. Волны катили вслед за ветром, а мы катили уже привычным маршрутом, быстро и без помех. Следующий день оказался опять солнечным. Именно во время этого похода адмирал Сомервилл сделал свой знаменитый сигнал: «Капелланы флота должны молиться о тумане». Может быть, капелланы молились не слишком усердно, а может их просто не услышали, но видимость в этот день была превосходной. Мы видели заснеженные вершины Сиерры, которые остались в сотне миль позади.
Утром «Арк Ройял» поднял свои самолеты. Это был один из тех дней, когда несчастья просто сыплются на авианосцы. Утром он потерял один самолет во время тренировочного полета, хотя экипаж был спасен. Во второй половине дня еще одна машина, садясь на палубу, была повреждена. Такие происшествия ранили их гордость. Они не желали сорвать операцию. Эскадра продолжала мчаться на восток по идеально прямой линии.
Во второй половине дня «Манчестер» и 3 эсминца отделились для выполнения особого задания. Мы следовали прежним курсом всю ночь. Так как было новолуние, ночи стояли очень темные. Эскадра шла, немного сомкнув строй, как и положено ночью. Большие корабли казались нам просто смутными силуэтами, призраками, лишь немного более вещественными, чем чернота моря и неба.
На мостике стояла полная тишина, если не считать попискивания асдика в громкоговорителе. Мы следили за этими смутными тенями, чтобы повернуть сразу, как только они повернут, и следовать прямо, если они идут прямым курсом. Страшное напряжение ночных вахт нельзя передать словами. В это время тебя тащат в прямо противоположные стороны самолюбие и тревога. Очень легко упустить поворот линкора, находящегося в 1000 ярдов. И точно так же легко потерять головного мателота, который не несет даже затененного синего огня на корме.
Эти ночи полны странной таинственности. Мостик словно отделяется от корабля, крошечная платформа с людьми начинает жить собственной жизнью, как бы паря над молчаливым корпусом. Остальной корабль проявляет себя лишь смутным бормотанием переговорной трубы из рулевой рубки и лязгом башмаков по железным трапам. Да, еще одно. Мы постоянно держали расчет при орудии «В». Иногда артиллеристы принимались петь, сгрудившись за сомнительным прикрытием в виде орудийного щита. Их репертуар был совершенно неисчерпаемым — от соленых частушек нижних палуб до заунывных баллад, которые никогда не услышишь на берегу.
К рассвету, серому и унылому, мы оказались внутри опасной зоны в неприятной близости от острова Галита.
